Здесь я, как и обещал, буду выкладывать все то ЛУЧШЕЕ, что я насобирал в Сети и где бы то ни было ещё.  

Я не стану ломать вам кайф самостоятельного открытия первоисточников, давая ссылки или указывая авторство: желающие могут с легкостью установить авторство прямым поиском контекстного соответствия в Яндексе.

 

 

Японское искусство эротического связывания, или шибари, в ряду BDSM-техник стоит особняком из-за специфического эстетизма и характерного, спокойного и сосредоточенного настроя партнёров, необходимого для успешного проведения сессии шибари. Этот вид воздействия не предполагает кипения страстей, верёвка не создаёт резких, экстремальных телесных ощущений и, как правило, не причиняет боли. Многие не видят в шибари чувственной составляющей, замечая лишь внешнюю красоту обвязки, и поражаются, что же движет трудолюбием Мастера и терпением его модели, необходимыми, чтобы обвязку создать, ведь это довольно долгая и тонкая работа. Даже среди практикующих шибари порой встречается прагматичный подход: освоение и применение этой техники мотивируется сочетанием эстетической привлекательности и утилитарной задачи фиксации нижнего партнёра для дальнейших, в частности, садомазохистских или сексуальных, воздействий. В этом, конечно же, нет ничего предосудительного. Просто досадно, что огромный эмоциональный потенциал, который несёт в себе искусство шибари, и который, коль скоро человек завязан, уже обеспечен, он есть, его нужно лишь услышать, порой остаётся незадействованным.

Как и почему действует верёвка, и что это может дать партнёрам?

Воздействие верёвки. Правда и вымысел.

Как известно, далеко не все традиционные обвязки шибари ограничивают (или существенно ограничивают) подвижность. Так, карада (обвязка торса в виде сетки) или синдзю (обвязка груди, напоминающая верёвочный бюстгальтер) практически не стесняют движений, их можно носить часами, в том числе и под одеждой. Первый и главный эффект шибари - ощущение верёвки на теле, ощущение её текстуры, линии, лёгкого давления узлов, чувство охвата и поддержки торса. Всё это вместе взятое обеспечивает чувственное восприятие контуров своего тела, на которое мы обычно не обращаем особого внимания (подобно тому, как не замечаем, что постоянно смотрим на кончик собственного носа), напоминает о нём и помогает сосредоточить на нём внимание.

Ограничение подвижности при обвязках, предусматривающих частичную или полную фиксацию - второе по значимости воздействие. Тело поставлено в условия физической, буквальной несвободы, лишено самостоятельности, беспомощно. Таким образом, во-первых, в осязаемой форме предстаёт глубокий и разнообразный символизм несвободы и беззащитности, причём не "вообще", а в контексте сессии именно с этим Верхним партнёром, с тем, кому отдана свобода, то есть, в контексте отношений с ним. Во-вторых, сигнал о переключении внимания внутрь с внешних объектов, за их недоступностью, становится ещё более императивным.

Наконец, шибари - это красиво. Понимание красоты и довершает психологический акцент на своём теле, и вызывает чувство благодарности к Мастеру шибари - к человеку, сделавшему женщину красивой.

Иногда утверждают, что обвязки воздействуют на биологически активные точки на теле человека и таким образом создают эффект точечного массажа шиа-цу. Эта гипотеза не представляется достаточно обоснованной. Дело в том, что точечный массаж - это стимуляция строго определённых точек определённым способом и в определённой последовательности, в зависимости от поставленной задачи. При связывании этого, конечно, не происходит. Совпадения мест расположения биологически активных точек и зон, по которым проходит верёвка, случайны, в чём можно легко убедиться, сравнив "карту" биологически активных точек и "географию" традиционных обвязок. Первое, что бросается в глаза, - что верёвка никак не касается главных скоплений активных точек, расположенные на стопах, на пальцах рук и на ушных раковинах. Что же касается зон запястий и щиколоток, также обильных активными точками, то точечный массаж принято начинать с их стимуляции, в то время как вяжут их, наоборот, в последнюю очередь из соображений техники безопасности. Полностью исключать какого-то акупунктурного эффекта шибари нельзя, однако, даже если он и есть, из-за подчинения связывания совершенно иным принципам, нежели точечный массаж, этот эффект пренебрежимо мал.

Второе распространённое представление, которое вызывает гораздо большее изумление в силу очевидной (в отличие от таинственной акупунктуры) своей ошибочности - это мнение, что верёвка непосредственно стимулирует эрогенные зоны. Это попросту не так. Конечно, у каждого человека возбудимость разных эрогенных зон различна, но в общем наиболее важными на женском теле являются: гениталии; соски и молочные железы; "кошачье место" между лопатками; загривок, затылок, ухо, подбородок; внутренние поверхности бёдер; кисти рук и стопы. В основных обвязках верёвка минует все эти места, за исключением гениталий: грудь обвязывается над, под, снаружи или изнутри основания молочной железы; по спине, как правило, верёвка идёт также над и под эрогенной зоной, что связано с функциональной задачей обвязки груди; голова, кисти рук и стопы обычно не задействованы вообще; а внутренная часть бедра, даже если и охвачена верёвкой, не даёт оснований делать столь далеко идущие выводы. Кроме того, эротическая стимуляция осуществляется всё же поглаживанием или мягким трением того или иного места, а верёвка на теле довольно статична и создаёт ощущения обхвата и лёгкого давления. Что касается генитальных обвязок, в которых верёвка непосредственно соприкасается с половыми органами, то сами эти ощущения, взятые в отрыве от эмоционального контекста, далеко не всем доставляют удовольствие. При слабой обвязке они незначительны, при тугой - скорее, напоминают "резь" от слишком тесной в промежности одежды. Если текстура верёвки не скользкая (а она не скользкая, а то и колючая, у всех верёвок из натурального волокна), тем более, никакой механической эротической стимуляции не происходит. Конечно, все люди очень разные, возможно, чья-то чувственность воспринимает именно такое воздействие, однако в целом представление о том, что верёвка между ногами возбуждает женщину - такой же миф, каким являются мифы о получении женщинами эротического удовольствия от езды на велосипеде или верхом.

Восприятие верёвки.

Итак, основные факторы воздействия шибари - это ощущение тела, ограничение подвижности и эстетизм.

Ощущение тела

Ощущение верёвки означает необычно, непривычно сосредоточенное восприятие своего тела и позы. Очерченное верёвкой тело легче рассматривать и чувствовать как бы слегка отстранённо, осмысленно, концентрируясь на возникающих чувствах и в полной мере переживая, смакуя их. Можно осознавать те или иные части тела в отдельности и "слушать" их. Верёвка, обнимая торс, подчёркивает дыхание и сердцебиение. Тело таким образом из простой оболочки, некоего материального деятельностного аппарата, источника ощущений становится их адресатом, в каком-то смысле обретает самостоятельное, "умное" существование. Удивительно, насколько это похоже на принципы йоги. Классические позы нижнего в шибари совпадают с основными йогическими асанами редко (хотя на картинках, изображающих некоторые из них, на мой вкус, сильно не хватает верёвки :) ) и скорее всего случайно, но смысл йоги - не в асанах. Точнее, любое положение тела в пространстве может быть асаной, и это определяется не тем, куда вытянута рука или как согнута нога, а восприятием тела, ощущениями от позы, которые задают логику положения тела и подсказывают всю его архитектуру. Принять асану - это не столько встать определённым образом, сколько почувствовать одновременно всё тело таким, каково оно применительно к этой позе. А когда асана сделана правильно, об этом говорит не преподаватель в классе и не зеркало. Об этом говорит внезапное и очень острое внутреннее чувство лёгкости, парения, свежести и какой-то чистоты, несмотря на то, что тело в это время напряжённо работает и некоторые мышцы растянуты до предела. Это же самое чувство невесомости у меня является одним из существенных компонентов бондажного сабспейса. Возможно, не у меня одной. Поэтому позволю себе порекомендовать практикующим шибари воспользоваться одним из правил йоги, которое гласит, что в любых положениях шея и лицо должны оставаться полностью расслабленными, чтобы ум не участвовал в работе тела, а наблюдал за ними со стороны.

Пассивность ограниченного в подвижности тела также обладает огромным потенциалом чувственного воздействия. Лишение возможности действовать "на передачу" переключает человека "на приём". На приём сигналов от органов чувств, прежде всего, осязательных (ещё более этот эффект усиливается при депривации, например, завязывании глаз и/или ушей, запрете говорить или использовании кляпа). Это помогает извлечь из них максимум, полностью их пережить и почувствовать, познать особость, уникальность и неповторимость каждого прикосновения. Именно поэтому, наверное, в традиционном шибари предпочтение отдаётся грубым, даже колючим верёвкам из пеньки или джута: они чувствуются не только в местах наибольшего натяжения, но по всей длине. Переключение коммуникации между партнёрами с обычной (речь, взаимные прикосновения, мимика, жестикуляция) на скудную, обусловленную дефицитом механизмов обратной связи со стороны нижнего, обостряет эмпатию. Это удивительное переживание близости, даже слияния, единства двух человек, не только несёт огромную одномоментную эмоциональную нагрузку, но и, несомненно, способствует углублению взаимопонимания между партнёрами и в целом укреплению взаимоотношений между ними.

Описанные позитивные переживания не приходят сразу, им нужно учиться, искать нужное чувство, ловить и запоминать его.

Основное препятствие, мешающее спокойно и расслабленно заново познакомиться с телом и услышать непривычное разнообразие и глубину ощущений, - нелюбовь к собственному телу. Мы все несовершенны. Мы все, кроме самих фотомоделей, не похожи на фотомоделей. Шибари может помочь научиться прощать телу то, что оно не вписывается в стандарт 90-60-90 (потому что ведь это прощает Мастер, иначе бы он не возился с верёвкой и не разглядывал бы потом долго и с удовольствием своё произведение, а наоборот, выключил бы свет и прикрыл бы чем-то некрасивое, чтобы его не было видно), но только тогда, когда научиться прощать действительно хочется. Если же недовольство своим видом зашло так далеко, что отвлечься от него не удаётся никакими средствами, а кукла Барби видится как эталон счастья, то от сессии шибари лучше отказаться вообще, так как тогда она может предстать нестерпимым унизительным воздействием, обострённым беспомощностью, и вылиться в лучшем случае в истерику.

Другой фактор, препятствующий концентрации внутрь себя, - это "чрезмерная" экстравертность нижнего. Человеку, по своему темпераменту не склонному к созерцательности, покою, пассивности, возможно, даже некоторой нелюдимости, а наоборот, энергичному, активному, непоседливому, учиться быть нижним в шибари значительно сложнее. Кстати, именно такие нижние обычно пытаются превратить сессию шибари в спортивное состязание с Верхним, немедленно принимаясь выпутываться из бондажа. Просто потому, что им скучно лежать (сидеть, стоять, висеть) спокойно. Конечно, и в этом есть своя прелесть. Конечно, каждый получает то удовольствие, какое умеет. Стоит ли "перевоспитывать" такого активного нижнего, и если стоит, то зачем, - решать его Верхнему. При обоюдном желании "перевоспитаться", безусловно, можно, хотя это непросто и небыстро, и может даже оказаться небесполезным для повседневной жизни нижнего, например, поможет ему развить усидчивость, способность к концентрации и т.п.

Ограничение подвижности

Бондаж вообще и шибари в частности относят к BDSM именно в силу физической беспомощности связанного нижнего. Помимо непосредственной, буквальной передачи власти над обездвиженным телом, связывание несёт в себе глубокую и многослойную символическую нагрузку. Что же происходит с нижним благодаря тому, что он недееспособен и беззащитен?

Прежде всего, беспомощный человек нуждается в заботе и попечении. Как ребёнок, которого кормят с ложечки, переворачивают с боку на бок, укутывают, если холодно, и раскрывают, если жарко, укачивают, чтобы успокоить. Игровое воссоздание детского статуса может обусловливать психологический регресс в детство, освобождение от ответственности, от необходимости думать и принимать решения, возвращает в состояние безмятежной невинности, создаёт идиллический настрой. Верхний, в свою очередь, входит в роль Родителя, умиляется своему подопечному, радуется возможности позаботиться о нём.

Затем, поневоле снимаются ограничители сексуальности. Что бы со связанным человеком ни делали, ему, как в классической шутке, остаётся одно: расслабиться и получить удовольствие. Выражаясь метафорически, путы на теле развязывают путы в голове, потому что не остаётся ничего, кроме как принять происходящее, смириться с ним. Неслучайно шибари изобрели именно японцы, чья культура строго целомудренна. Описанный выше эффект тонкого и глубокого ощущения своего тела, возникающая жадность до прикосновений, вкупе со снятием ответственности за "неприличный" вид и поведение, дают возможность забыть на время о социальных условностях, комплексах и предрассудках, заложенных пуританским воспитанием. Акцент на сексуальности усиливается тем, что традиционные обвязки подчёркивают прежде всего грудь и гениталии.

Герои гениальных "Кукол" Такеши Китано бродили по городам и весям, связанные верёвкой. "Мы с тобой одной верёвкой связаны", - пел бард. Мы говорим об узах любви, о связи сердец, о привязанностях, о пленительности. В образе верёвки заложен глубокий любовный символизм. Поскольку любовь - вещь непостижимая и в некотором роде эфемерная, развивать эту идею в подробностях вряд ли стоит. Но тем, для кого любить - значит безоговорочно верить и отдавать себя, с одной стороны, и заботиться и беречь, с другой, шибари поможет выразить лирические чувства.

Наконец, обездвиживание - это квинтэссенция власти, полной физической свободы делать с человеком что угодно, тотального контроля над всем его существом, а с позиции нижнего партнёра - абсолютной покорности и смирения. Связанный человек не может ни сражаться, ни спасаться бегством. Он может лишь отдаться на милость того, в чьём распоряжении оказался. Для этого требуется огромное доверие, только оно способно преодолеть страх. Ни в одной из BDSM-практик нижний не отдаёт себя столь полно и непосредственно осязаемо, как в бондаже. Здесь передачу власти можно увидеть и потрогать. Таким образом создаётся психологический "якорь", партнёры будут помнить это чувство и после того, как верёвка снята. Порой мне кажется, что люди, утверждающие, что их отношения, за исключением бондажных сессий, полностью ванильны, не вполне отдают себе отчёт в том, что психологическая и телесная память о состоянии власти / подвластности в никуда не уходит, она сохраняется как фактор, влияющий, пусть, возможно, и совсем незначительно, на формат повседневных отношений. Этот фактор лучше не игнорировать.

Психологическое воздействие несвободы определяет затруднения, с которыми могут столкнуться партнёры. Во-первых, нижний может оказаться клаустрофобом. В этом случае его перспективы как бондажиста весьма сомнительны. Конечно, можно действовать медленно и осторожно, начиная с обвязок, не стесняющих движений, затем постепенно переходя к фиксации, из которой легко освободиться самостоятельно, и так далее. Можно попробовать прибегнуть к помощи психологов, иногда это эффективно в борьбе с такого рода неврозами. Проблема только в том, что всё это не гарантирует внезапного и очень резкого срыва. И, конечно, встаёт вопрос этики - насколько допустимо "насиловать" природу человека?, - и он решается, очевидно, в зависимости от ответственности, которую Верхний взял на себя - или не взял - в отношении не просто "механической" безопасности сессий, но в отношении личности своего нижнего и его судьбы.

Во-вторых, есть люди, которые вообще не умеют подчиняться, отдавать контроль. Для них ужасна сама мысль, что кто-то может делать что-то за них. Они не умеют принимать дары. Они, как правило, не могут воспринимать окружающих такими, какими те являются, но стремятся переделать их под себя, рассматривают их сквозь призму себя. Они и к себе относятся так же: обращают внимание не на сущее, а на должное, конечно, в соответствии с собственными же об этом представлениями. Они сверхпопечительны и зачастую гиперответственны, уверены, что без них этот мир немедленно провалится в тартарары. Они не "лучше" и не "хуже" тех, кто устроен иначе. Просто они не нижние. Потому что не умеют доверять.

В-третьих, иногда спокойно принять свою беспомощность в бондажной сессии мешает страх, особенно важную роль этот фактор играет, кода партнёры не слишком близки друг с другом. Это может быть страх "заученный", вызванный предыдущим негативным опытом, или же страх перед данным партнёром.

Если партнёры дороги друг другу и хотят продолжать и укреплять свои отношения, каждый срыв сессии должен стать предметом тщательного и долгого разговора. Обязательно нужно докопаться до истинных причин резкой реакции нижнего, а затем вместе решить, можно ли попытаться устранить причину, или же она представляет собой непреодолимое препятствие (точнее, так: непреодолимых препятствий нет, есть только человеческая лень, поэтому - несоразмерно тяжело преодолимое препятствие), и от бондажных сессий лучше отказаться вообще.

Эстетизм

Нижний, выступая в роли модели для Мастера, получает зримое и осязаемое доказательство своей востребованности. Ведь фигура шибари - это произведение искусства. Оно создаётся неспешно, бережно, внимательно, аккуратно. Раз Верхний берёт на себя такой труд, а потом ещё и хлопоты по заботе о связанном, значит, нижний ценен, дорог, нужен. Для многих это очень важно - быть нужным.

К этому добавляется специфическое чувство востребованности нижнего как художественного материала. Не каждый день в обыденной жизни нам удаётся побыть Пигмалионом и Галатеей. Роль модели требует покорности, пассивности, пластичности, но не только. Живой человек всё же отличается от глыбы мрамора или комка пластилина. Отличается способностью к сотрудничеству, к "умной" отзывчивости, что помогает каждый раз создавать не обвязку вообще, а обвязку данного человека в данном контексте времени, места, настроения и так далее. Творчество вообще приносит людям огромную радость и удовлетворение (я не знаю точно, что именно движет Мастерами шибари, заставляя их осваивать это непростое искусство, но, подозреваю, не в последнюю очередь именно возможность создавать прекрасное), совместное творчество сближает, создаёт общий понятийный, символический и эстетический ряд, а уж когда предметом его становятся самые интимные сферы жизни, образы и переживания, восторгу нет предела.

Шибари - японское искусство. Женщина, связанная по-японски, обязательно чувствует себя немножко японкой. Сдержанной, благовоспитанной, почтительной, скромной, изящной, загадочной и слегка развратной.

Шибари и сабспейс

Подчёркнутая пассивность, покорность, подчинённость (Инь) вызывает острое ощущение собственной женственности. Эта женственность привлекательна, потому что тело, даже несовершенное, полностью принимается, становится красивым. Привлекательность чувственна, потому что тело узнаёт само себя и радуется себе. Чувственность сексуальна, ведь сняты все запреты. Всё это - женственность, привлекательность, чувственность, сексуальность, - принадлежит Мастеру, который их создал, пусть даже всего лишь здесь-и-сейчас. Он волен распорядиться ими по своему усмотрению. Он бережёт своё создание, и поэтому верёвка греет: это тепло заботы. Тело, чувства и разум обретают редкую гармонию. Вдруг оказывается, что растворение в Мастере и уход в себя - это одно и то же. Это спокойное, тихое, счастливое, благодарное, светлое, радостное, полное и безоговорочное принятие всего происходящего и своего в нём места. Это абсолютная свобода, ибо что есть свобода, как не быть собой и на своём месте?

 

 

 

Десять заповедей наслаждения мужчины

1. И да прими его таким, какой он есть

А не таким, каким ты хочешь его видеть. Можно изменить малое, но не великое. А если не можешь его принять - может быть, и не надо тебе быть с ним. И тогда тебе не придется беспокоиться о том, как соблюсти для него эти заповеди.

2. Возлюби его член

Мужчина любит свой член, люби и ты. Член для него - не просто величайший источник наслаждения, это его "я". Воздавая должное другим его эрогенным зонам - соскам, ягодицам, ногам, губам, ушам, - не забывай, что восторженного внимания к его драгоценному члену никогда не бывает слишком много. Люби его в здравии и болезни, в силе и слабости. По существу, чем больше гармонии будет в отношениях между вами троими, тем счастливее будет ваш союз.

3. Да будь источником красоты в его жизни

Совсем не обязательно быть совершенной, как фотомодель. Узнай, какие части твоего тела нравятся ему, и подчеркни их красоту. Одевайся для секса, хотя бы иногда. Люби свое тело. Радуй его взгляд, и он никогда не отведет его от тебя.

4. Вдохновляй его

Твои ум, красота и личность, все это - источник вдохновения для мужчины. Но самый ценный стимул - твое удовольствие, а самый сладостный - твое сексуальное удовольствие. Мужчины жаждут признания, кто-то - от близкого человека, кто-то - от всего мира. Стань маяком в его жизни. Дай ему вдохновение доставлять тебе удовольствие, работать, жить, любить.

5. Возбуждай его

Мужчины - охотники по рождению, их радует преследование. И пусть всегда будет он возбужден твоей эротичностью. Пресыщенность ведет к потере интереса. Пусть он знает, что другие тоже тебя хотят. Возбуждай его озорными неожиданностями.

6. Нянчи его, но не задуши в объятиях

Все мужчины нуждаются в том, чтобы их время от времени нянчили. Материнская ласка, которой они ищут, бывает разной. Твоя обязанность - найти именно тот уровень и способ нянчить его, при которых ему будет хорошо.

7. Познай его заветные желания и фантазии

Мужчинам нравится воплощать в жизнь свои сексуальные фантазии и фетиши. Не с тобой, так с другой, но он сделает это, или, по крайней мере, захочет сделать. Если вам удастся раскрыть мечты и вместе наслаждаться их реализацией, сексуальными играми или хотя бы разговорами о них, тебе станет доступной та самая волшебная кнопка наслаждения в его теле, разуме и духе, которую он так тщательно прячет.

8. И да не забудь, что тебе говорила мама: "В каждом мужчине живет мальчишка"

У некоторых мужчин их мальчишка на виду. У других он спрятан глубоко внутри, заперт в кладовках разума. Но он всегда есть. Найди его, позови, играй с ним, говори с ним. И помни: мальчики любят игрушки. Весь окружающий мир для мальчика - игрушка, объект, по крайней мере, иногда. Не забывай об этой грани в мужчине, поиграй с ней.

9. И увидь в нем героя

Восхищайся им - и он будет предан тебе. Может быть, он не любит слово "герой", но ему нравится ощущение, возникающее, когда ты даешь ему понять, что гордишься им, потому что это ласкает его чувствительное место: его мужское эго. Но никогда не связывай его героизм с насилием, если оно не вызвано необходимостью защитить себя, тебя, семью.

10. Глотай

Хотя бы иногда. Для мужчины это физическая радость и духовный символ. Со-итие, со-единение. Если он чист, то и сперма его чиста. Если ты не уверена, что он чист, значит, это не твой мужчина. Береги свой рот для спермы мужчины, которого ты любишь и в котором уверена.

Десять заповедей наслаждения женщины

1. Познай таинство ее удовольствия

Научись находить и ласкать ее "точки удовольствия". Подобно точкам, нажатие на которые исцеляет болезни, духовные и физические точки удовольствия женщины - это эротический врата в ее сокровищницу, их стимуляция позволяет ей получать наслаждение.

2. Возбуждай ее чувства

Ты хорошо выглядишь - это прекрасно. Но женщины любят ушами, а не глазами, потому не забывай говорить ей возбуждающие слова. Еще ей важно, чтобы твои вкус и запах были приятны. Прими душ перед тем, как займешься сексом, а не после. Ешь сельдерей и корицу. Женщины чувствительны к прикосновениям. Познай райскую чувственность ее тела. Найди ее эрогенные зоны. Ласкай ее ноги, пусть она испытает "ногазм".

3. И да не уставай говорить ей комплименты, осмысленные и часто

Ты сказал ей что-то приятное - но это не значит, что не нужно сказать это еще, и еще, и еще. Что именно ей радостно слышать - зависит от нее. Хвали ее тело, и это заставит ее захотеть поделиться им с тобой. Уважай ее разум, и она даст тебе ключ, которым ты отомкнешь ее тайные мечты.

4. И сделай так, чтобы она показала и рассказала тебе, как ее ласкать

Убеди ее, что в этом нет ничего дурного. Не пугайся! Попроси ее мастурбировать у тебя на глазах. Смотри на нее внимательно, не только ради своего удовольствия, но для того, чтобы увидеть, как ее касаться.

5. Услышь ее

Узнай, кто она, что скрыто в ее прошлом, чего она хочет и чего боится. Слушая ее, ты обнаружишь в своей женщине маленькую девочку. Балуй ее, играй с ней, и она никогда не станет взрослой. Говори с ней и, самое главное, услышь ее слова, и тогда она никогда не перестанет разговаривать с тобой.

6. Да улыбнется она

Смех - это духовный оргазм. Забавляй свою женщину. Дурачься. Веди себя, как обезьяна бонобо. Рассмешив ее, ты завоюешь ее сердце, а следом за ним - и то, что скрыто у нее между ног.

7. Одаряй ее

Еще на заре человечества, когда доисторический джентльмен приносил даме своего сердца лучший кусок мяса, мужчины научились соблазнять женщин подарками. Какими именно - зависит от твоей женщины и от тебя, это могут быть и серьги с изумрудами, и сексуальное белье, и полевой цветок, и дар твоей эмоциональной поддержки, таланта, творчества. Это не значит, что она любит не тебя, а твои подарки. Просто для нее твой подарок - это эротический акт. Таков зов ее предков.

8. Излучай доверие и беззащитность

Твое доверие защитит и обрадует ее. Твоя беззащитность заставит ее стать теплой и заботливой, доступной, любящей. Если ты умеешь сочетать доверие и беззащитность, - возможно, ты умеешь говорить о своих чувствах, и это хорошо. Большинству женщин в наше время это нравится. Мрачная молчаливость как идеал сексуальности ушла в прошлое, что, может быть, и к лучшему, потому что такой тип мужчины часто оказывается скрытым психопатом.

9. И да не забудь о предварительных ласках

Предварительные ласки - это прекрасная игра. Изнуряй тело своей женщины, нежа ее чувствительные точки везде, где только ты их найдешь. Имей терпение. Научись лизать, гладить, и полюби это. Помни о секрете сексуального удовольствия женщины: увлажнение, увлажнение, увлажнение.

10. Познай, из чего сотканы ее мечты

И помоги ей воплотить их в реальность, даже если это значит всего лишь поговорить с ней о них. Помоги ей раскрывать, понимать и осуществлять грезы, фантазии, надежды и амбиции.

 

 

 

Порой доходит до анекдота:

 

“Всякий, кто хоть раз видел

неистовый, сифонообразный протест разъяренной и перепуганной кошки,

сможет представить себе реакцию (тетки) на постыдное намерение

племянника”.

 

Что означают эти reaction и

protest и siphon-like? Очевидно: кто хоть раз видел, как шипит и фыркает

(точно сифон с содовой) разъяренная кошка, ясно представит себе тетушкин отклик

(или - как встретила тетушка намерение племянника)! В этом духе и

написал другой, настоящий переводчик, потому что от “сифонообразного” перевода

редакция, к счастью, отказалась.

 

 

 

Повесть о далеком прошлом,

разговор подростков:

 

- Как это глупо! - сказал я.

 

- Идиотизм! -

весело прибавила она.

 

У автора idiotic, но,

конечно, в устах девчонки, почти четыреста лет назад, этот “идиотизм” звучит

дико, хотя он был бы возможен в книге о другом времени и другой среде, в речи

взрослой, рассудочной. А тут верней хотя бы: Просто дурость! Или:

Уж куда глупей!

 

 

В упражнениях импровизационного характера действия будут первичными, в этюдах, где логика фиксирована, они носят повторный характер. Поэтому этюд ставит новую задачу. При каждом повторении этюда нужно уметь относиться к хорошо известным фактам, событиям и действиям как к чему-то возникающему впервые, то есть создавать органический процесс в более сложных условиях.
В упражнениях внимание исполнителей последовательно фиксируется то на одном, то на другом элементе сценического действия, в этюдах же необходимо одновременное участие всех элементов.
Этюд в этом отношении является связующим звеном между артистической техникой и сценическим методом. Он закрепляет первоначальные навыки работы актера над собой и подводит к следующему большому разделу программы, к работе над пьесой и ролью.
В этюде еще не ставится задача создать типические характеры, перевоплотиться в образ. Исполнители действуют от своего имени в хорошо знакомых им, как правило, жизненных обстоятельствах.
Создавать на основе жизненного опыта собственную логику поведения, быть на сцене органичным, живым – задача сама по себе очень сложная, и успешное решение ее будет уже большим шагом к овладению сценическим мастерством.
Попробуем на конкретном примере наметить естественные этапы превращения упражнения в этюд. Ученику предлагается совершить простое жизненное действие: найти спрятанную на сцене спичечную коробку. После того как это действие будет выполнено, ему дается задание повторить его с той только разницей, что он уже знает, где находится спрятанные предмет. При повторении ученик обычно теряет первоначальную логику действия и начинает по памяти воспроизводить все запомнившиеся ему движения, то есть внешне изображать поиски спичечной коробки. Педагог помогает исправить допущенную ошибку и пойти по логике действия. Он направляет внимание ученика на воспроизведение процесса поисков потерянной вещи, а не на повторение знакомой мизансцены.
Для укрепления этой логики возникает потребность уточнить цель и обстоятельства, в которых осуществляется действие: что это за предмет, какова его ценность, где, когда, при каких обстоятельствах он потерян и что грозит, если поиски не приведут к желаемому результату.
Если вымысел исполнителя сведется к тому, что он ищет спичечную коробку, чтобы закурить, то такое обстоятельство не может повлечь за собой активного действия. Этим вымыслом трудно увлечься. Он не вызовет ярких ассоциаций, не затронет глубокого внутреннего мира художника.
Но если он должен зажечь в тылу врага бикфордов шнур, чтобы взорвать железнодорожный мост, то в подобных условиях факт потери спичечной коробки приобретает огромное значение. В этом случае активность действий неизмеримо возрастает.

 

 

 

 

Рулетка. Участники разбиваются на две группы, по одному представителю садится за стол, друг напротив друга и кладут руки на стол. Между ними кладется монета. По хлопку ведущего они должны накрыть монету рукой - кто быстрее. На все другие сигналы ведущего (топанье, звуки) они не должны реагировать - шевелиться (пошевеливший рукой не вовремя - проиграл). Место проигравшего занимает другой представитель группы.

 

Зеркало. Один из участников становится ведущим, второй - его отображение в зеркале, т.е. максимально точно копирует все его действия и движения.

 

Медленное чтение . Для этого упражнения удобно выбрать нерифмованное и достаточно длинное предложение из сказок. Задача учащихся - прочитать ее как можно за дольшее время, сохранив при этом смысловую целостность (чтобы фраза не рассыпалась). Учащиеся должны обнаружить всевозможные механизмы удлинения фразы (громкость, логические паузы, использование высоты голоса, взаимодействие с партнерами

 

 

 

 

 

 

 

Нижеследующее - всего лишь предложения, составленные для того, чтобы ими воспользовались несколько друзей. Церемония описана так, чтобы ее можно было адаптировать или дополнить. Просто рекомендации. Если хотите - пользуйтесь. Я ничего не говорю здесь о музыке или обстановке. И то, и другое я считаю важными факторами ритуала. Как бы к церемонии ни относиться, проводить ли ее наедине или прилюдно, это - ритуал, и, как таковой, заслуживает некоторой театрализации. В равной мере это церемония между двумя людьми. Серьезные лайфстайльщики верят, что предложение Ошейника сравнимо с брачным обетом или клятвой. Это не мелочь, появляющаяся сама собой, без серьезного или вообще всякого обдумывания. Часто можно видеть, как Ошейники раздаются и принимаются после первого же обмена репликами в чате: "Привет" - "Привет" - "Ты в ошейнике?" - "Нет" - "Теперь в ошейнике". В реальном мире Ошейник - это ответственность, и воспринимать его следует именно в этом ключе, как серьезное обязательство, которое не исчерпывается принятым в Сети этикетом, требующим указания инициалов Мастера после ника. Бывают разные Ошейники: Испытательный Ошейник (для ношения на начальной стадии отношений), Учебный Ошейник (означает, что сабмиссив находится на обучении или на попечении Мастера или Наставника, по окончании которого этот Ошейник возвращается), Официальный, или рабский, Ошейник, Игровой Ошейник (для ношения только во время сессии), Ошейник 24/7 (для постоянного ношения). О каком именно виде Ошейника идет речь, следует договориться заранее, так как постоянное публичное ношение Ошейника для некоторых невозможно из-за обстоятельств, связанных с работой, общественным мнением и т.п.

Описанная ниже Церемония, конечно, может быть адаптирована к специфике ситуации каждой конкретной пары Мастер/раб. Я не предлагаю участникам никаких конкретных позиций (встать на колени, остаться стоять, склонить голову и т.п.). Д/с - как религия; у каждого всегда есть свои представления о том, как именно все должно происходить. Так что все это я оставляю на ваше собственное усмотрение. Как и почти во всем остальном в Теме, правила одевания Ошейника не высечены на скрижалях. Если между сторонами оговаривались какие-либо условия, или заключался контракт, нужно упомянуть это соглашение. В структуру клятвы необходимо включить абсолютно все положения этого контракта. Например, вы соглашаетесь не заставлять свою (В оригинале соблюден гендерный баланс: слова Master/Mistress, he/she и т.п. фигурируют парами, через слэш. Попытка придерживаться этого подхода в русском языке потребовала бы давать варианты окончаний для слишком многих слов, что перегрузило бы текст слэшами. Поэтому принципом гендерной корректности пришлось пренебречь. Сама статья, конечно же, применима к F/m парам в той же мере, в какой и к M/f - пер.) сабмиссив публично совокупляться с другими людьми, или воздержаться от фотографирования сессий, или не принуждать ее рожать детей, или оставлять в ее полном распоряжении все заработанные ею деньги. Или разрешаете ей носить Ошейник только в определенных ситуациях. Дело Хозяйское.

Итак, Церемония...

Мастер
Мы встретились не здесь, но перед глазами Господа и по законам земным. Сегодня мы вместе пришли сюда, чтобы дать друг другу обязательство, для которого не существует земных законов. Это преданность без конца, глубины, ширины или высоты. Она неизмерима, ее нельзя увидеть, коснуться, ее никто, кроме нас, не может почувствовать. Она замыкает наши сердца, умы и души. Она прибавляет нам сил и делает нас единым целым. Мы встретились случайно, совпадение, письмо в киберпространстве и ответ, - так начался наш общий путь. Шаг за шагом. Росло доверие, росла любовь. Дар сабМиссии (В оригинале - subMission - пер.) был принесен и с благодарностью принят. Как сокровище. Ибо ты - моя любовь, самое драгоценное, что у меня есть. Я благодарен тебе за дар, который ты мне принесла, за то, что ты дала мне целостность. Ты была и есть недостающая часть меня. Обязательство, которому мы попросили всех вас быть свидетелями сегодня, - это еще один шаг в нашем пути, и мы молимся, чтобы этот путь был долгой и радостной жизнью вместе. В наших сердцах мы дали друг другу эти обязательства в тот самый момент, когда наши глаза впервые встретились. Потому что любовь и доверие - это единственное, что связывает по-настоящему.

Передается Ошейник

Мастер
С того момента, как я замкну этот Ошейник вокруг твоей шеи, а ты примешь его, я клянусь делать все, что, могу, чтобы быть достойным тебя. Я обещаю держать тебя и заботиться о тебе, раздвигать твои рамки и помочь тебе взлететь, заботиться о наших с тобой отношениях больше, чем о каких-либо других, любить тебя, уважать тебя, поддерживать тебя во всем и прислушиваться к твоим нуждам и желаниям. Я понимаю, какое доверие ты мне вручаешь, и какую ответственность я беру на себя, принимая это доверие. Я обещаю не повредить и даже не создать угрозы повреждения этому доверию. Я сделаю все, что нужно, и стану достаточно открытым, чтобы учиться новому. Достаточно сильным, чтобы расти. Во времена невзгод быть надежным другом и партнером, никогда не забывая, что прежде всего наши отношения - это любовь двух людей, которые заботятся друг о друге. Я всем сердцем признаю и принимаю подаренную тобою мне сабМиссию. Рассчитывай не меньше чем на полную отдачу, но и сама добивайся совершенства, опираясь на все самое лучшее в тебе. Сам Ошейник - это символ того, о чем мы уже знаем; что ты - моя, и, когда он на тебе, ты сама, и все то, что ты есть, под защитой.

Читается надпись на Ошейнике (если она есть); затем:

Мастер
Принимаешь ли ты этот символ всей душой, так, как я даю его тебе?

сабмиссив (есть два варианта ответа. если это "да", то:)
Да, и, будучи единожды сказано "да", пусть это будет "да" и впредь. Я делаю это не из гордыни или высокомерия, не самонадеянности или надменности, но, напротив, по глубоком размышлении, скромно и без претензий, проникнувшись духом почитания моей сабМиссии. Со смирением. Ошейник, который Вы мне предлагаете, - это могущественное напоминание о власти, которую я передала Вам. Потому что я люблю Вас.

Ошейник одевается на шею

Мастер
Повторяй за мной: я принимаю этот Ошейник как внешнее обозначение владения мною моим Мастером. Я принимаю его полностью, свободно и без принуждения. Я обязуюсь чтить Н/наши отношения превыше всех остальных, и стремиться обеспечивать Его нужды и выполнять Его желания, в той мере, в которой Он позволит. Я буду носить этот Ошейник с гордостью, зная, что мой Мастер лелеет меня, уважает меня, выделяет меня среди всех остальных. Я обещаю всегда быть честной и открытой с моим Мастером, ничего от Него не скрывая, и таким образом я передаю контроль над моим телом и преданной душой, для всего того, что мой Мастер сочтет нужным. Я сделаю все, чтобы стать лучшим помощником своему Мастеру, и никаким образом не уроню Его чести. Клянусь любить Вас в молчании, всей душой. Я обязуюсь следить за своим физическим и эмоциональным здоровьем. С чистым сердцем и свободной совестью я встречаю свою роль сабмиссива моего Мастера с сего дня и впредь, до тех пор, пока не придет время Ему меня отпустить, или я не попрошу об освобождении, и таковое будет даровано.

Передается Замок

сабмиссив
Этим Замком я подтверждаю окончательность моего решения взять на себя обязательства перед моим Мастером и отдавать Ему мои тело и душу, когда он замкнут. Внутри запертого этим Замком круга он позволяет Мастеру осуществлять Свою волю и позволяет мне идти за Ним куда угодно. Пусть он будет крепким символом моей веры в Мастера, без страха перед будущим, и пусть поможет он мне отдавать себя Ему. Ради моего желания приносить радость, но не из страха наказания. Заперев, он защищает меня, и исключает власть надо мной всего остального мира.

Мастер
Повторяй за мной: Каждый раз, когда запирается Замок, я принимаю всю глубину Вашей страсти, привязанности и доверия, как свои, и становлюсь тем местом, той гаванью, где любые Ваши желания будут приняты.

Теперь Ошейник запирается, а ключ Мастер вешает на цепочке себе на шею, или помещает в другое надежное место.

Обмен кольцами

Мастер (одевая Кольцо на палец сабмиссива)
Я хочу, чтобы ты носила его как внешний символ твой принадлежности мне. Символ, который будут видеть все, но лишь избранные могут по-настоящему понять. Бесконечный круг заплетенной веревки, - чтобы ты всегда чувствовала силу моих обязательств перед тобой.

сабмиссив (одевая Кольцо на палец Мастера)
Я прошу Вас носить его как внешний символ Вашего владения мною. Символ, который будут видеть все, но лишь избранные могут по-настоящему понять. Бесконечный круг заплетенной веревки, - чтобы Вы всегда чувствовали силу моих обязательств перед Вами.

Мастер
И далее пойдем мы вдвоем, теперь - связанные теснее внешними знаками нашей преданности друг другу. Мы стремимся быть вместе на этом прекрасном пути, заботясь друг о друге и защищая друг друга, по мере того как мы растем, и дорога наша становится шире.

Я люблю тебя. Глубину моих чувств в этот день не описать словами. Это радость в моем сердце, потому что ты хочешь быть моей. Все скрытое, тайное в нас можно теперь вынести на свет и увидеть без предрассудков, чтобы сохранить или отбросить, - как мы сочтем нужным. Ты, моя любовь, больше не одинока. Я всегда с тобой. Неси меня в своем сердце, возьми у меня все лучшее, что во мне есть. А я буду лелеять тебя, и понесу тебя в моем сердце, и возьму у тебя все лучшее, что в тебе есть.

 

 

 

Что отличает японский бондаж (шибари) от прочих видов бондажа? Ну, безусловно, верёвка. Когда мы произносим "шибари", то верёвка подразумевается сама собой. А что ещё? Почему увидев одного человека, связанного верёвкой, мы знаем, что это - шибари, а другой человек, в такой же верёвке - нет?

Видимо, что-то есть специфически японское в том, как вяжется шибари. Что?

Что представляет собой эстетика японского бондажа, из чего она складывается? Попробуем разобраться.

Дзен

Огромное влияние на японскую культуру оказал пришедший из Китая дзен-буддизм.

К сожалению, дзен - слишком обширная тема, чтобы можно было её всесторонне осветить, но некоторые особенности важны для понимания эстетики шибари.

Практика дзен предполагает постоянную медитацию, так называемое состояние "здесь и сейчас". Дзенский обычай самопознания через медитацию для реализации настоящей природы человека, с его пренебрежением к формализму, с его требованием самодисциплины и простоты жизни пришёл в Японию в XII веке, был ассимилирован и с тех пор ярко проявляется в культурных традициях страны.

Медитативные, созерцательные виды японского искусства легко назовет любой: икебана, сады камней.

И шибари.

Процесс достоин результата

"Если правильно взять лук, правильно натянуть тетиву, правильно прицелиться, правильно выстрелить - стрела сама попадёт в цель. Если же думать только о цели, глаза, руки и сердце не сделают того, что от них требуется, и стрела пролетит мимо"

В состоянии "здесь и сейчас" неразделимы процесс и результат. Излишнее сосредоточение на цели лишь отдаляет её, искажает начальный замысел. Спешащий путник придёт туда, куда хотел, но не увидит по пути ни игры света на вершинах гор, ни росы на травах. Тот же, кто сделает искусством процесс достижения, обогатится вдвойне.

Вместе с тем, процесс ради процесса - пустая трата времени. Можно бесконечно оттачивать мастерство, но если оно никуда не применяется, оно бесплодно.

Ярким примером может послужить японская каллиграфия. В японском письме важно не только что написано, но и как написано. Уважительное письмо должно выглядеть так, чтобы его можно было с гордостью и почтением повесить в доме на видном месте.

Поэтому нельзя сказать, что шибари - искусство строго функциональное. Ошибается тот, кто связывает лишь для результата. Лишь для того, чтобы выпороть, связать, заняться сексом. Не менее важен и процесс, во время которого Топ и боттом связаны крепче, чем может связать верёвка. И процесс этот должен быть неспешен, тщателен, красив. Он требует уважения к себе и даёт гораздо больше, чем можно представить, глядя лишь в конец пути.

Естественность

В западной традиции творец "берёт глыбу мрамора и отсекает от неё всё лишнее" по словам Микельанджело. Западный художник преобразует мироздание, кроит его под себя, создаёт свои творения "по своему образу и подобию", противопоставляя себя первозданному Хаосу, и таким образом утверждает себя в мире. Для японца такой метод творения странен и непривычен.

Японец не отделяет себя от мира, в котором существует. Он - часть этого мира. Такая же, как ветер, как деревья, как пролетевшая птица, как тень, отброшенная на стену хижины. Как утверждает себя цветок? Стремится ли к результату вода, вытачивающая из камня причудливые фигуры? Красоту не нужно вырывать силой у природы. Красота уже есть. Её нужно лишь увидеть и запечатлеть.

В традиционной японской поэзии танка издревна существует термин "югэн". "Югэн" (буквально: сокровенное и тёмное) был вначале философским термином китайского происхождения и означал извечное начало, скрытое в явлениях бытия. В японском искусстве "югэн" - сокровенная красота, не до конца явленная взору. Но к ней можно указать дорогу. Для этого достаточно немногого: намёка, подсказки, штриха. "Югэн" может таиться и в том, что на первый взгляд безобразно, - как цветы прячутся в расщелинах тёмной скалы.

Шибари позволяет явить красоту, скрытую за наносным, "цивилизованным". Связанный боттом лишён возможности принимать "красивые" позы. Он уже не может "говорить телом". Остаётся лишь то, с чем он родился. Остаётся физическая красота тела и красота духа. Но при этом истинная красота всегда недосказана. Откровенность, обнажённость лишает возможности постижения. Верёвка под одеждой - очень по-японски. Красота шибари целомудренна.

Целомудрие

Японский феодализм родил понятие "гири" - "приличествующая обязательность". Для японца нарушение приличий - это позор, потеря лица, страшнее которой нет ничего. Самураи совершали сэппуку (ритуальное самоубийство), лишь бы не потерять лицо. И, конечно, нужно иметь в виду, что приличия - это не список заповедей, с которым всегда можно свериться. Отсюда и родились японские вежливость и предупредительность. Японец постарается сделать всё, чтобы его собеседник не потерял лица даже по недоразумению.

Груз приличий настолько тяжёл, что традиционными являются попойки, которые можно сравнить с западными карнавальными праздниками. На пирушке, по всеобщему негласному соглашению, можно не следить за своим поведением. Всё, что сделал пьяный японец, будет не только прощено, но и безоговорочно забыто. Потому, что все знают: человек не мог себя контролировать.

То же и в шибари. Верёвка позволяет вопиюще нарушать приличия - неподобающе выглядеть, обнажаться в неподобающих местах - но при этом щадит стыдливость боттома. Нарушение приличий даёт сильный эротический эффект, а верёвка снимает ответственность за "неприличный" поступок.

Минимализм

В японской художественной традиции ценится искусство явить красоту малыми средствами. Акварель одним взмахом кисти. Трёхстрочные стихи-хокку, таящие в себе глубину. Искусные фигурки-оригами, сложенные из одного бумажного листа.

Такие творческие формы дают обильную пищу для созерцательных размышлений, поскольку, как говорилось выше, процесс постижения не менее ценен, чем результат.

Чем большие средства вложил художник в своё творение, чем больше он его детализировал, тем меньше сможет участвовать в его творчестве зритель, или читатель.

Не менее ценится ощущение лёгкой незавершённости творения. Например, стих-танка состоит из пяти строк. В первой и третьей пять слогов, в каждой из остальных по семи: для танка характерен нечет. И, как следствие этого, постоянно возникает то небольшое отклонение от кристально-уравновешенной симметрии, которое так любимо в японском искусстве.

Японцев особенно привлекает неуловимость, изменчивость вещей. Ускользающее - прекрасно, постоянное и неизменное - нет.

Шибари, родившееся на том же культурном фундаменте, что и прочие японские искусства, отличается теми же особенностями. Минимальное количество обвязок, необходимых для явления замысла Топа, умение при помощи всего лишь верёвки подчеркнуть необходимое и затенить несущественное, создать мгновение красоты, которое останется лишь в памяти - вот путь Мастера.

Акцентированная сексуальность

Несмотря на крайне строгое отношение к приличиям, в Японии не существует сексуального ханжества на западный манер. Мальчиков и девочек не растят в уверенности, что они, в основном, одинаковы. И им не приходится позже с удивлением узнавать насколько они разные. Во всяком случае, в традиционной японской семье поощряется разделение по половым ролям с младенческих лет, включая и сексуальный аспект. Разделение на мужчин и женщин у японцев настолько явственно, что даже формы речи поделены на мужские и женские. Употребление мужчиной женских речевых форм - в лучшем случае смешно. Употребление женщиной мужских форм - и вовсе позорно.

Шибари, унаследовавшее традиции ходзёдзюцу (искусство связывания пленных), точно так же делит боттомов на мужчин и женщин. В женщинах является сила Инь, подобная воде. Принимающая, покорная, медленно закипающая и медленно остывающая. В мужчинах же является сила Ян, подобная огню. Пылкая, агрессивная, быстрая.

И Топ, помогая боттому, явить его Инь или Ян, вместе с боттомом создаёт красоту соответствия. Здесь и сейчас боттом являет свою женственность. Или мужественность.

Заключение

Отличия шибари от "западного" бондажа (а как ещё называть то, что с верёвкой, но не шибари?) кроются в отличиях японской культуры от западной. К пониманию этих различий может привести, например, интерес к японской поэзии, или к живописи. Или увлечение единоборствами. Или даже любовь к аниме. Стоит только начать, увлечься и со временем станет ясно, что цель всё ещё впереди. Но и путь достоин цели.

А верёвка - всего лишь инструмент. Как кисть и тушечница.

 

 

 

 

В разговорах о БДСМ часто всплывает вопрос опыта. Опыт - эта общая сумма, совокупность того, что мы знаем о том или ином предмете, и того, чему еще предстоит научиться. Я родился Доминантом и пришел в Тему более двух десятилетий тому назад, когда мне было семнадцать лет. Сегодня я отношу себя к тому крылу БДСМ-спектра, которое придерживается крайне жестких, строгих представлений, к меньшинству в меньшинстве. Есть ли у меня опыт? - Да. Есть ли у меня твердые убеждения? - Несомненно, и даже порой противоречивые. Есть ли еще что-то, чему я мог бы научиться? - Конечно же, каждому всегда есть чему научиться. То, что я уже узнал, можно подытожить следующим образом:

• Доминант - руководитель, но не тиран. Руководство требует понимания, а понимание требует смирения.
• Доминант горд, но не спесив. Гордость требует достоинства, а достоинство требует смирения.
• Доминант внушает уважение, но не страх. Уважение требует безмятежности, а безмятежность требует смирения.
• Доминант задействует силу, но не насилие. Сила требует знаний, а знания требуют смирения.
• Доминант критикует, но не осмеивает. Критичность требует проницательности, а проницательность требует смирения.
• Доминант получает, но не отбирает. Чтобы получать, требуется давать, а чтобы давать, требуется смирение.
• Доминант совершенствует, но не пытается переделать. Чтобы совершенствовать, требуется видеть прежде всего то, что есть, а не то, чего не хватает, и для этого требуется смирения больше всего.

Короче говоря, noblesse oblige. Доминант является центром вселенной для своей сабы, потому что это она, а не он, так считает. Никого не уважают, и тем более никому не подчиняются просто так. Владеть - это по меньшей мере такая же большая работа, как и находиться во владении. В этом все дело.

 

 

 

 

 

Наивные, как казалось, мечтатели на поверку проявили себя как реалисты высшей пробы, и теперь соучаствующее проектирование становится заурядной процедурой, к которой охотно прибегают не только муниципальные власти, но и руководители крупных корпораций. Заранее достичь согласия с людьми, вовлечь их в процесс оказывается куда выгоднее, чем тратить время и деньги на судебные процессы и задержки в строительном процессе.

 

 

Как ни странно, подлинное крушение мифа современной архитектуры состоялось там, где этого ожидали в наименьшей степени. В 1955 г. в городе Сейнт-Луис был заселен крупный жилой район для бедноты, жившей по большей части на пособие по безработице. Новый микрорайон Прют-Айгоу, построенный архитектором Минору Ямасаки в точном соответствии с принципами современной архитектуры, как их сформулировали Ле Корбюзье и его бесчисленные последователи, был признан лауреатом премии Института Американских Архитекторов. Описывать этот микрорайон нет никакой необходимости, так как жителю любого крупного российского города достаточно выглянуть в окно, чтобы в бесконечности 12-ти- и 16-этажных зданий увидеть его точное подобие. Отличие было лишь в том, что в 14-ти этажных домах Прют-Айгоу были устроены сквозные коридоры7 (некогда Ле Корбюзье назвал их "улицами в небе"), которые почти мгновенно превратились в сочетание нелегального кабака и даже не деревенской, а слободской "улицы".

Все те, кто мог себе это позволить, выехали из Прют-Айгоу, так что там остались исключительно люмпены, с устрашающей быстротой выведшие из строя сантехнические приборы и лифты. Для полиции район быстро стал нежелательной территорией, куда патрульные машины выезжали редко и неохотно. Несмотря на попытки поправить ситуацию, и с немалым расходованием бюджетных средств, ситуация вышла из-под контроля. В 1971 г. специальная комиссия, созданная мэрией, решилась, наконец, спросить у жителей, что следует сделать с Прют-Айгоу, и общий крик "Взорвать!" был услышан. Годом позже все обитатели были выселены, и центральная часть района была уничтожена с помощью направленного взрыва.

Это отнюдь не единственный пример. В те же 50-е годы в Нью-Хейвене декан архитектурного факультета Йелльского университета Пол Рудольф построил новый микрорайон Ориентал Гарденз на средства федерального министерства жилищного строительства и развития городов.

Микрорайон возводился одновременно с Новыми Черемушками в Москве из почти таких же бетонных панелей и, конечно же, с аналогичным результатом: стыки между панелями безбожно пропускали влагу. Если в Советском Союзе у обитателей панельных районов не было выбора, к тому же они тогда платили за услуги сугубо символические деньги, то из Ориентал Гарденз немедленно начался исход исправных плательщиков. Остались одни безработные (преимущественно цветные), история Прют-Айгоу повторилась, хотя и длилась несколько дольше.

К осени 1980 г. во всем микрорайоне осталось 17 жителей, ив 1981 г. все его здания были разобраны.

В Великобритании или Швеции и в муниципальном секторе жилья качество строительства было лишь несколько выше. Сносить дома, построенные в 50-е годы, начали с середины 80-х годов, и то в первую очередь те, где в качестве утеплителя использовалась опасная асбестовая "вата". Однако и здесь идеи "современных" архитекторов потерпели крах,Питер и Элисон Смитсоны возвели было обширный жилой комплекс в Ньюкасле, придав ему некоторую живописность за счет излома зданий в плане, использования рельефа для создания эффекта террас, лежащих на разных уровнях. Они твердо верили, что площадка перед мусоропроводом способна сыграть роль площадки у деревенского колодца, создание "улиц в небе" может создать чувство общности у анонимных обитателей муниципальных домов. В данном случае роль таких "улиц" сыграли галереи, выходящие на фасад, - живой фантазией местных подростков немедленно превратившиеся в велодромы и даже мотодромы. Естественно, что эти галереи вызвали восторг у квартирных воришек.

Шведы соорудили в Стокгольме несколько высотных комплексов с развитой общественной частью по первым двум этажам, и тут же полиция отметила столь резкий всплеск хулиганства и серьезных правонарушений, что огромные пустые пространства пришлось наглухо закрыть...

 

 

 

 

Новые бреши в монолитном корпусе интернационального стиля были пробиты на периферии тогдашней архитектурной сцены. В 1953 г. Алвар Аалто возведением небольшого общественного центра в финском Сайнятсало обозначил отказ от универсальной эстетики. По внешним формам здание, составленное из простейших геометрических объемов, казалось бы, можно отнести к общему стандарту, но его построение вокруг дворика-атриума, трактовка материалов и поверхностей ясно выражали уже стремление вернуться к характерным чертам скандинавской архитектуры — функциональной, очень спокойной, лишенной всякого внешнего жеста. В Японии же ученики Ле Корбюзье и, прежде всего, Кунио Маекава (Фестивальный зал в Токио), а затем Кендзо Танге рядом своих построек программным образом стремились перевести на язык грубого, не отшлифованного после снятия опалубки бетона традиционные ценности древней храмовой и жилой архитектуры — успокоенности сильного жеста, будто остановленного в движении. Запретное для современной архитектуры слово было, наконец, внятно произнесено: традиция!

Иной надлом современной архитектуры осуществлялся под лозунгом верного ей следования, за счет очищения от чрезмерного эстетизма, в пользу "правдивости" обнаженных фактур бетона, открытых пожарных лестниц, труб отопления, вентиляционных коробов и электрических кабелей, уложенных в трубки. Это обозначили словом "брутализм", и его адепты — Смитсоны в первую очередь—доказывали, что именно таким образом они верно следовали путем своего кумира Ле Корбюзье. Возник даже специфический кумироборческий лозунг: "Делай, как Корбю делает, а не так, как он говорит". Девиз был во многом спровоцирован новыми работами престарелого мэтра, которому индийское правительство эпохи Джавахарлала Неру поручило строительство столицы штата Пенджаб Чандигарха. Ле Корбюзье не произносил слова "традиция", однако в создании "форума" Чандигарха он совершенно сознательно ориентировался на классические образцы, совершенно при этом игнорируя собственно индийскую традицию.

Недолгий период торжества эстетики брутализма нашел естественную почву и в Италии, где и во времена Муссолини не прерывалось переплетение собственной версии модерна с художественными идеями раннего европейского авангарда. Построенная опытными мастерами Луиджи Фиджини и Луиджи Поллини, церковь "Мадонна для бедных" в Милане воплотила в своих формах специфическое любование сочетанием необработанного бетона и неоштукатуренной стены, сложенной из дешевых шлакобетонных блоков, которые всегда принято штукатурить.

Иллюзорное единство современной архитектуры расползалось на глазах, и к 1960 г. в Европе оставались лишь два ее центра.

Западная Германия, в те годы наиболее американизированная из европейских стран, и Советский Союз, где увлечение современной архитектурой было вызвано непомерно затянувшейся консервацией "сталинского ампира" и ассоциировалось с прогрессом как таковым, как с самоценностью.

Сегодня непросто в это поверить, но в начале 60-х годов именно элементарность т. н. совеременной архитектуры вызывала восторг. Лекторам того времени ничего не стоило вызвать восторг студенческой аудитории простым показом контраста между тяжеловесным накладным декором на арках шлюзов канала Волга-Дон и, скажем, элегантной призмой павильона Миса ван дер РОЭ в Берлине. Там, сквозь сплошной стеклянный занавес стены просвечивали стальные стойки сложного сечения, а плоская плита покрытия была подвешена к поперечным фермам.

На Западе от современной архитектуры устали все. Чем более ее стремительное распространение ассоциировалось с социал-демократическими правительствами, тем охотнее приветствовали смену ориентации пришедшие им на смену консерваторы. От нее утомились заказчики, тем более что все активнее использовалось рожденное дизайнерами понятие "фирменный стиль", предполагавшее наличие у корпорации некоторого собственного, легко опознаваемого "лица". Она надоела и архитекторам, которые, будучи скованы излишне жесткими доспехами стилевой бескомпромиссности, оказывались не в состоянии настаивать на художественном выражении собственной личности, о чем они мечтали в глубине души.

Такого города не может быть, но он есть. "Пространство" архитектурных журналов, свойственный им принцип фильтрации действительности приводит к тому, что в воображении читателей возникают сказочные образы города древней культуры или, напротив, города супермодернистской архитектуры. В реальном пространстве Токио есть, разумеется, и то и другое, однако ориентиров практически нет. Плотность застройки столько высока, что найти что-либо сложно каким-либо иным образом, кроме отсчитывания поворотов с планом в руках. Даже это помогает не всегда. Мне понадобился целый час, чтобы отыскать Накагин Билдинг, сооружение культового, как теперь принято говорить, зодчего - Кендзо Танге. Здание-манифест: бетонный стержень, облепленный квартирами-модулями, словно гнездами ласточек. Отыскал, чтобы убедиться в том, что известная по журналам и книгам фотография - единственно возможная: один-единственный кадр, видимый с единственного погонного метра посреди пешеходного мостика над улицей. Более ниоткуда Накагин Билдинг не виден.

Другое "культовое" сооружение, весьма напоминающее "зингеровскую" швейную машину, я так и не отыскал, имея в руках специальный план города для гостей-архитекторов. При восьми одинаковых, как слезы, выходах из метро на одинаковые же улицы, задача оказалась неразрешимой.

Трава вокруг императорского дворца не стрижена, а скорее выбрита. По-своему замечательная кладка углов в стенах, дополненная отражением в широком рву и спинах гигантских золотых карпов. Маленький парк у реки -слишком "велик", но на закате, контражуром, суров облик чайного домика на пруду. Все это, однако, открывается только в том случае, когда окажешься прямо перед дворцом или храмом. Храмы и их сады за глухими стенами - довольно точное подобие древнеримских "вомито-риев". Они и парки - единственные места, где можно вдохнуть полной грудью.

Среди однородной застройки - знакомый знак "Макдоналдса". По крайней мере, известно, что там будет почти такая же малосъедобная пища, независимо от места на планете Земля. Впрочем, "Макдоналдс", всегда адаптирующийся к местным условиям, и здесь себе не изменил: прямо в столешницу был вмонтирован экран телевизора.

 

 

 

Бродишь по музею истории, и никак не укладывается в голове: страна, где различали десяток рисунков слоев на режущем крае стального меча, что создала вязаные из пенькового каната мундиры пожарной службы, красотой не уступающие самурайским доспехам, сохранила умение на сто ладов паковать подарок в бумагу, рухнула при этом в пучину китча с каким-то особым азартом.

 

 

 

 

Вести о стройке распространились по округе, и несколько оптовых торговцев стройматериалами пошли на значительные скидки для детского сада Нант-и-Квим. И все же время от времени денег катастрофически не хватало, и работы приостанавливались.

Впрочем, Дэй находил и в этом некоторую привлекательность — строительная площадка постоянно прибиралась, так что обычно столь разрушительный для ближайшего окружения процесс в этом случае в минимальной степени затрагивал покой леса и ручья неподалеку.

Дэй и его помощники завершили стройку, включая всю отделку, затратив на нее почти три года, что многие сочли бы едва ли не безумием: три года жизни, отданные строительству небольшого детского сада! Однако детский сад Нант-и-Квим - это не только превосходное, удобное и очень привлекательное здание, в котором, кроме общего игрового и спального пространства, есть еще и маленькие "пещерки", в которых замечательно устраиваться и вдвоем и втроем," создано ощущение покоя и полной гармонии с природой. Это еще и произведение искусства, вылепленное руками людей, дети которых вскоре приведут в него своих детей, это еще - скромный и вместе с тем глубоко достойный памятник коллективному труду, разуму и чувству возводивших его людей.

В-третьих, мы потребовали человеческого масштаба, установив предел высоты в восемь этажей, что было новинкой в Торонто.

В-четвертых, мы очень озаботились разнообразием. Разные архитекторы работали над различными частями, и мы включили непременное многообразие типов застройки (кооперативы и низкодоходные здания для лиц с разным уровнем достатка), чтобы обеспечить многообразие состава жителей и чтобы навскидку нельзя было отличить субсидируемое жилье от коммерческого.

В-пятых, мы позаботились о тесном переплетении функций: жилье, магазины в первом этаже, офисы.

В этой старой схеме разные города функционировали недурно и раньше, и мы хотели "продлить" город вглубь соседства, чтобы оно не выпало из него по характеру. Нам хотелось быть старомодными, вместо того чтобы отдаться на откуп нахальной современности, - добавил Сьюэлл не без иронии. — Здесь нет никакой нарочитой новизны, мы просто воспроизвели вид города прошлого столетия".

Полагаю, что именно это и было инновацией в наши дни, и достаточно смелой. Джейн Джекобе добавила к этому: "Когда федеральное правительство получило программу и запрос на ее финансирование, ее тут же завернули обратно. Там сказали, что все это слишком старомодно. Ничего подобного не поступало в виде проекта со времен Великой депрессии. Авторы настаивали на том, что незачем все планировать в мелочах, что город выступает за гибкость развития, что это не космический корабль, который вот-вот улетит навсегда. Что всегда можно вернуться к исходным посылкам и внести поправки и что на Земле это вполне резонно. Что нужно проектировать здания так, чтобы их можно было по-разному использовать. Так, к примеру, они встроили школу в жилой дом (фактически, там две школы, встроенных в жилые дома, — впервые в Канаде) и спроектировали его таким образом, что, если школе потребуется расширение, это можно будет сделать в рамках конструктивно-пространственной схемы здания. Если напротив, школа будет сокращаться, то высвобождающиеся помещения снова смогут превратиться в жилые квартиры. Они сознательно проектировали жилье таким образом, чтобы в будущем квартиры первого этажа можно было преобразовать в магазины, если вырастет спрос, или чтобы их можно было объединить в большие пространства для иных надобностей. Это реальный город, а не космический корабль. И все это отдавало радикализмом".

 

 

"Одним из первых упражнений на репетициях “Гамлета” были мячи. Мы молча перебрасывались мячами, вкладывая при этом в свои движения художественное содержание наших ролей. Нам медленно и громко читали текст пьесы, и мы осуществляли его, бросая друг другу мячи.".

“Работая над “Гамлетом”, мы старались пережить жесты слов в их звучании и для этого подбирали к словам и фразам соответствующие движения. В них мы вкладывали нужную нам силу, придавали им определенную душевную окраску и производили их до тех пор, пока душа не начинала полно реагировать на них. Зажигалось горячее творческое чувство, вспыхивал волевой импульс, и уже после этого мы произносили слова и фразы. Жест переходил в слово и звучал в нем. Актеры сразу оценили этот занимательный и давший прекрасные результаты подход к художественной речи. Целые диалоги, целые сцены мы проходили таким образом, производя движения в молчании.

Для того чтобы жест не превратился в пантомиму и оставался, так сказать, отвлеченным, мы иногда перебрасывались мячами. Мячи заменяли для нас слова и уводили от пантомимы.

Мы также работали много и в области воображения. По указанию режиссера и под его руководством мы проигрывали в воображении целые сцены, мы, так сказать, репетировали в воображении, каждый за себя и за своих партнеров. Потом, когда репетиция производилась на сцене, много прекрасного и оригинального переносили актеры из своих “воображаемых” репетиций в реальные. Мы увлекались той свободой и легкостью, которые допускали наши “бестелесные” репетиции. Развивалась изобретательность, актерская смелость и столь желанная и нужная актеру уверенность хорошего тона во время репетиций на сцене”.


Михаил Чехов, Путь актера, М., “Транзиткнига”, 2003 г., с. 145-147.

“Одним из первых упражнений на репетициях “Гамлета” были мячи. Мы молча перебрасывались мячами, вкладывая при этом в свои движения художественное содержание наших ролей. Нам медленно и громко читали текст пьесы, и мы осуществляли его, бросая друг другу мячи. Этим мы достигали следующих целей: во-первых, мы освобождали себя от необходимости говорить слова раньше, чем возникали внутренние художественные побуждения к ним. Мы избавляли себя от мучительной стадии произнесения слов одними губами без всякого внутреннего содержания, что бывает всегда с актерами, начинающими свою работу с преждевременного произнесения слов. Во-вторых, мы учились практически постигать глубокую связь движения со словом, с одной стороны, и с эмоциями — с другой. Мы постигали закон, который проявляется в том, что актер, многократно проделавший одно и то же волевое и выразительное движение, движение, имеющее определенное отношение к тому или иному месту роли, получает в результате соответствующую эмоцию и внутреннее право на произнесение относящихся сюда слов. От движения шли мы к чувству и слову”.

 

 

 

мобилизационный проект

В России необходимо поднять рождаемость (вдвое,  как минимум), иначе русские вымрут, а это осуществимо только путем активной социальной политики и отказа от традиционных семейных ценностей. Но в первую  очередь надо вернуть "элитам" социальную ответственность, т.е. всех недееспособных  отстранить от власти (путем физического уничтожения, например).

Широким массам для возвращения смысла и воли  к жизни необходим глобальный мобилизационный проект,  аналогичный Отечественной Войне и русскому
коммунизму. Для этого нам нужна власть, у  которой хватит воли и целеустремленности
этот проект осуществить.

Какой именно проект будет осуществляться, дело не такое важное, потому что социальные последствия мобилизации будут одни и те же независимо от проекта. Но когда мобилизационный цикл естественным образом окончится, важно, чтобы
осталось нечто ощутимое, а не границы РСФСР, которые от балды провел усатый придурок, и умирающие преприятия ВПК, которые производят морально  устарелый железный лом.

Надо развивать вещи, которые помогут русским расселиться и противостоять
нерусским: космическую экспансию, терраформирование  планет, клонирование, развитие компьютерных  технологий, ракетного оружия и устройств  силовой защиты.

Привет

 

 

 

 

Приезжал на студию Илюха Ескевич, фон поймал!!!!!!!!!!!!!!!!
Он соорудил безумный стерео-прибор , состоящий из лыжной палки, дикого вида армейских наушников и огромного (1 м в диаметре)мотка проводов,взял палку, надел наушники, пук проводов дал Эльке и они пошли на улицу( на Кропоткинской! В час пик!) шариться.Илюха и без наушников с палкой выглядит так, как будто из Кащенки сбежал, а тут - вообще пиздец.Он, в своем пальто, в своих лыжных ботинках(ему дизайн нравится), с хайром и бороденкой(той самой, про которую Кленин, озаботившийся нашим имиджем,сказал:"Пизду немедленно сбрить!") ,хуячил по улице, никого не видя, и махал своей дубиной, то к стенке прилипнет,(а на лице мечтательное выражение -"ух ты!Радио!" - это он через три стены и два этажа чье-то радио поймал), то через дорогу кинется, дубиной машет, люди кругом, сзади Элька с
проводами , как прилепленная мотается - светопреставление.Потом в подвал полезли.Элька имела несчастье на Илюху лампой снизу посветить - и перепугалась до смерти.Илюха же ей сказал голосом инопланетянина:"Не надо.Пожалуйста.Мне.В глаза.Светить." Короче, Элька теперь Илюху аттестует так - "Гений".Ну, гений, мы это всегда знали.
Фон, оказалось идет от провода, на котором висят игровые аппараты в баре на первом этаже.На нем 400 вольт, он аж горячий.Что теперь делать неясно, там быки на входе, но что-нибудь придумаем.
Саня целый день штурмовал последнюю песню, домой поехал на щите - не удавилось.А я приехал ждать, когда он закончит, чтобы Лехе с гитарой помогать, а он все ебошит и ебошит.Я пошел тогда в студию, накрылся курткой и придавил 2 часа.Проснулся - пора за мелким в школу ехать.Выхожу, тут меня Ал.Ник,ловит и, с елейной улыбочкой - "ну что ж, славно сегодня поработалось, теперь можно и отдохнуть, правда, Сергей Александрович?"
В воскресенье еду в Питер, играть концерт с Акимовым в "Орландине"

 

 

Обрывки мыслей, обломки жизней
Ну вот, опять сигареты. Зуб болит. Ноет голова. С этим нужно завязывать, пока не поздно. Или уже поздно?
*
Надо занять руки. Руки и голову. Нужно поработать. Заняться чем-нибудь общественно-нужным. Чем? Как назло-затишье, мертвый штиль.
*
Он обижен, он в недоумении. Я обидела. Обидела расчётливо, давно вынашивая планы, смакуя подробности, прокручивая в голове варианты. Мне сейчас даже жаль его-я отдираю только-только образовавшуюся корочку на начавшей затягиваться ране. Так надо, чтобы зажило без шрама - содрать первую свежую кожицу. Но он не понимает, ему сейчас больно.
*
-Ты погубила меня для других женщин!
-Я спасла тебя для них.

Господи, да я даже себя спасти не могу...
*
На кладбище. Нужно идти на кладбище. Там так спокойно, и твои беды кажутся мелкими, детскими, когда смотришь на свежий холмик, устеленный начавшими подмерзать цветами.
*
Вторая сигарета. Слёзы. От дыма или? Нет, не от дыма. Подопытная крыса бежит по лабиринту, сворачивает не туда. Удар тока. Рефлекс. В следующий раз она не ошибётся. А я? Я высокоорганизованное животное, да ещё и гордое...Ёж-птица гордая...Не полетит. Вдруг больше никогда не полечу? Вытоптано, выжжено всё, ещё сорок лет на этом месте ничего расти не будет. Залить всё бетоном и построить что-нибудь бессмысленно-бесполезное, пафосно-фундаментальное. Памятник. В стиле Церетели. Да-да, именно. Монумент "Три грации" - сифилитичная блядь Любовь с провалившимся носом, в веночке из пластмассовых роз, уродливая прошмандовка Надежда с вороватыми глазками и Вера - девочка-олигофрен.
*
Третья сигарета. Заглядывают встревоженные коллеги. У нас никто не курит. И я не курю. Спрашивают, что со мной. Не волнуйтесь, я не лошадь, жить буду. Буду.
*
Хирургия. Вот оно, слово. Ампутация. Последняя попытка спастись и спасти пациента. Врач, сросшийся с больным. Сиамские близнецы. Маша и Даша. Зита и Гита. Абсурд. Театр абсурда. Какова общемировая статистика, есть выжившие разделённые? Смотря какие общие органы. Какой у нас общий орган? Общее эго, разросшееся, как раковая опухоль.
*
Четвёртая сигарета. Пепел. Щёлкаю зажигалкой. Горит-не горит. Горит?
Надо занять руки. Руки... И новой муки ищут руки. Нет, это мы уже проходили. Крыса в лабиринте опять свернула не туда. Удар тока. Что я делаю не так? Снова бегу, ищу выход. Или не выход, а кормушку с сыром? Что я ищу? А он... Он-хитрая крыса. Он никуда не бежит, он сидит у входа в лабиринт и никуда не двигается. Знает, что накормят всё равно. Вот он-то точно не полетит-летающая крыса-абсурд? Не обольщайся, милый - не бежишь по запутанному мирку из прозрачного пластика, значит, на тебе испытывают что-то другое. Эксперимент продолжается.
*
Летающая крыса... Так называют чаек. Чайка...Море. Глупый мальчишка, поймавший медузу и оставивший её на раскалённом песке. Стоит и с интересом смотрит, как она тает на солнце. От неё ничего не останется. Она живая, ей больно, но она молчит.
В море ещё много медуз.
*
Пятая сигарета. Коллега принёс кофе. Он уже год, как безответно влюблён. Смотрит мне в глаза, видит там бетонное поле, три уродливые искорёженные фигуры. Страшно. Пытается отвлечь меня, болтает, рассказывает истории из своей юношеской половой жизни. Я старательно смеюсь. Это не смех, а хриплое карканье. Ему становится совсем страшно, и он уходит. Кофе остывает

 

 

 

Большая Белая
Отношения между мужчиной и женщиной - как акулы. Или двигаются вперёд, или умирают.

Или их ловят узкоглазые желтолицые чуваки-браконьеры на ржавой посудине, чтобы убить, выпотрошить, продать печень, а из плавников сварить супец

 

 

 

 

 

Но тут ключевое слово - сейчас, это как хороший замечательный душевный человек, душа компании, начинает выпивать и делается еще душевнее и замечательнее, потом пьет еще и делается еще душевнее, а потом превращается в алкоголика, маргинального и никому не нужного.

 

 

 

 

 

заниматься евгеникой
В ответ на частые жалобы сторонников теории этногенеза "Россия прошла фазу надлома, вошла в фазу обскурации этнос устал, старческое общество, русские непременно вымрут"

Все это конечно хуйня. Спасти Россию нетрудно.  Надо заниматься евгеникой в массовых масштабах. То есть создать банки спермы особо зверских пассионариев, нанять 100,000 здоровых девок, поселить их в специальных домах, платить им деньги, чтоб рожали пассионарных младенцев. Через 5 лет у нас будет полмиллиона младенцев,  а даже и 50 тыщ пассионариев если из них выведутся -  через 20 лет они все разнесут. Стоит подобный проект (содержание 100,000 девок, патриотическое воспитание младенцев) - миллиард баксов в год. Совсем немного между прочим. Осталось только убить Путина, Ходорковского  и расстрелять депутатов Государственной Думы.

Такие дела
Миша

 

 

В чем же первичные источники патриархата и матриархата? У животных одни виды, образно го­воря, живут частной жизнью, дру­гие — коллективной. Львы, тигры, медведи живут семьями, так что можно сказать: у них частная жизнь —  нечто вроде матриархата. Вол­ки, обезьяны, копытные животные либо объединяются на время охо­ты  или защиты, либо постоянно ведут коллективный образ жизни. Во главе такого коллектива всегда стоит вожак, которому подчиняют­ся все его члены. Получается нечто подобное патриархату.

Между прочим, все приручен­ные человеком домашние живот­ные, кроме кошки, в прошлом были коллективными, стадными живот­ными, которые признали в челове­ке вожака и подчинились ему. А кошка — этот маленький, ласко­вый зверек (сказывается его матриархатная природа), несмотря на сожительство с человеком в тече­ние 10—15 тысяч лет, презритель­но равнодушна к своему хозяину в отличие от собаки, преданной «во­жаку» — хозяину

Между прочим, все приручен­ные человеком домашние живот­ные, кроме кошки, в прошлом были коллективными, стадными живот­ными, которые признали в челове­ке вожака и подчинились ему. А кошка — этот маленький, ласко­вый зверек (сказывается его матриархатная природа), несмотря на сожительство с человеком в тече­ние 10—15 тысяч лет, презритель­но равнодушна к своему хозяину в отличие от собаки, преданной «во­жаку» — хозяину.

Все попытки приручить некол­лективных животных оканчивались неудачей или трагедией, как в се­мье Берберовых, которые содер­жали дома почти прирученных тиг­ров, которые в конце концов на­смерть загрызли хозяев. Эти «боль­шие кошки», принадлежащие к матриархату, были «личностями», не признающими коллектив и пре­следующими только свои интере­сы. Так же бесперспективны по­пытки приручить лосей: они не стадные животные.

 

 

Коллективизм и вождизм все­гда проявляются вместе. У живот­ных вожак третировал и наказы­вал членов своей стаи, чтобы они знали, кто здесь главный. Комис­сар Фурманов в своей книге о Чапаеве, рисуя портрет легендар­ного комдива, высоко оценивает его полководческий талант и в то же время посмеивается над его темнотой: «...верил, что коня, если не бить, — он испортится». А ведь прав был Василий Иванович, а не его комиссар: лошадь, как коллек­тивное животное, признает вожа­ком того, кто имеет над ней власть, кто может наказать и т. п.

 

 

после пяти часов дублирования
звукорежиссер говорит:
Аня, я не могу отделить вас от шумов.

Эх, дядя...

 

 

Фильм моего любимца - колумбийского режиссера Серхио Кабреры. Он единственный похож на художественное кино, потому что в нем месседж, продуманность и красота. Едет такой чувак лет 40 в ТОМ самом поезде, но в другой день, и пишет письмо. Очень красиво сняты виды, которые он проезжает, такая минималистическая индустриальная картинка. Его голос рассказывает то, что он пишет: как он был влюблен, как прекрасен был его возлюбленный, как им было хорошо вместе, их игры, их ласки. Возлюбленного показывают (очень красивый мальчик), показывают, как они счастливо вобнимку едут в автобусе, как они себе представляют, что в мыслях вооон у того дядьки или тетки. Рассматривают фотографии, смеются. Но связь эта тайная, о ней никто их близких не знает. И теперь, когда мальчик погиб в Том поезде, оставшийся не может ни с кем об этом поговорить. Он жалеет, что они прятались. Он пишет письмо и вручает его режиссеру, Серхио Кабрере ( я его увидела - его чудесное лицо и совершенно седые волосы...) с просьбой снять про это его фильм. Потому что иначе он лопнет от горя.
Мне очень близок этот фильм.

 

 

 

 

Я часто удивлялся, почему люди обязаны говорить. Молчание, наверное, гораздо более интересный способ отношения с людьми.

 

 

 

 

В то время молчание было специфической формой переживания взаимоотношений с другими. Вот это, на мой взгляд, достойно того, чтобы культивироваться. Я бы хотел, чтобы молчание развивалось как этос культуры.

 

 

 

 

Теперь вы понимаете, почему я в действительности тружусь как пес и почему я трудился как пес всю свою жизнь. Меня не интересует академический статус того, чем я занимаюсь, потому что моя единственная проблема -- это моя собственная трансформация. Вот почему, когда люди говорят: "Несколько лет назад вы думали одно, а теперь говорите другое", я отвечаю: [Смех] "Неужели вы считаете, что я работал все эти годы, чтобы говорить одно и то же и не меняться?". Эта трансформация себя посредством знания, как мне представляется, очень близка эстетическому опыту. Зачем художнику работать, если его живопись не меняет его самого?

 

 

 

. Нет. Если под этикой вы понимаете код, который говорит нам как следует поступать, тогда "История сексуальности", конечно же, не этика. Но если под этикой вы понимаете отношение к самому себе во время действия, то я сказал бы, что она стремиться стать этикой, или, по крайней мере, показать, какой могла бы быть этика сексуального поведения. Этика, которая не была бы направлена на решение проблемы глубинной сути реальности нашей сексуальной жизни. Я думаю, мы нуждаемся в таком отношении к себе в области секса, которое было бы этикой удовольствия, интенсификации удовольствия.

С.Р. Многие воспринимают вас как человека, способного открыть им истину о мире и самих себе. Как вы относитесь к такой обязанности? Как интеллектуал, чувствуете ли вы ответственность за исполнение функции пророка, властителя умов?

 

 

 

- Опять я один и хочу им быть, один с ясным небом и свободным морем; и снова послеполуденное время вокруг меня.

В послеполуденное время обрёл я некогда впервые своих друзей, также в послеполуденное время вторично обрёл я их: в тот час, когда становится более спокойным всякий свет.

Ибо частички счастья, блуждающие ещё между небом и землёй, ищут пристанища себе в светлой душе: теперь от счастья стал более спокойным всякий свет.

О послеполуденное время моей жизни! Однажды спустилось также и моё счастье в долину искать себе пристанища: тогда обрело оно эти открытия, гостеприимные души

 

Вы слишком щадите, слишком уступаете: такова почва, на которой произрастаете вы! Но чтобы дерево стало большим, для этого должно оно обвить крепкие скалы крепкими корнями!

 

В настоящем мужчине сокрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины, найдите дитя в мужчине!

Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями ещё не существующего мира.

 

В нашей болтливости -- причина того, что мы не воспринимаем присутствия дерева. Так что достаточно затихнуть, успокоиться

 

 

Пусть в вашей любви будет храбрость! Своею любовью должны вы наступать на того, кто внушает вам страх.

Пусть в вашей любви будет ваша честь! Вообще женщина мало понимает в чести. Но пусть будет ваша честь в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимой, и никогда не быть второй.

Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для неё цены.

Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина ещё дурна.

Кого ненавидит женщина больше всего? - Так говорило железо магниту: «я ненавижу тебя больше всего, потому что ты притягиваешь, но недостаточно силён, чтобы перетянуть к себе».

Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет.

«Смотри, теперь только стал мир совершенен!» - так думает каждая женщина, когда она повинуется от всей любви.

И повиноваться должна женщина, и найти глубину к своей поверхности. Поверхность - душа женщины, подвижная, бурливая плёнка на мелкой воде.

Но душа мужчины глубока, её бурный поток шумит в подземных пещерах; женщина чует его силу, но не понимает её.

 

 

«Когда же дракон умирал от яда змеи? - сказал он. - Но возьми обратно свой яд! Ты недостаточно богата, чтобы дарить мне его». Тогда змея снова обвилась вокруг его шеи и начала лизать его рану.

Когда Заратустра однажды рассказал это ученикам своим, они спросили: «В чём же мораль рассказа твоего, о Заратустра?» Заратустра так отвечал на это:

- Разрушителем морали называют меня добрые и праведные: мой рассказ неморален.

 

О ребёнке и браке

Есть у меня вопрос к тебе, брат мой; точно некий лот, бросаю я этот вопрос в твою душу, чтобы знать, как глубока она.

Т

ы молод и желаешь ребёнка и брака. Но я спрашиваю тебя: настолько ли ты человек, чтобы иметь право желать ребёнка?

Победитель ли ты, преодолел ли ты себя самого, повелитель ли чувств, господин ли своих добродетелей? Так спрашиваю я тебя.

Или в твоём желании говорят зверь и потребность? Или одиночество? Или разлад с самим собою?

Я хочу, чтобы твоя победа и твоя свобода страстно желали ребёнка. Живые памятники должен ты строить своей победе и своему освобождению.

Дальше себя должен ты строить. Но сперва ты должен сам быть построен прямоугольно в отношении тела и души.

Не только вширь должен ты расти, но и ввысь! Да поможет тебе в этом сад супружества!

Высшее тело должен ты создать, начальное движение, самокатящееся колесо - созидающего должен ты создать.

Брак - так называю я волю двух создать одного, который больше создавших его. Глубокое уважение друг перед другом называю я браком, как перед хотящими одной и той же воли.

 

Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! - Так советую я лишним людям.

 

 

 

 

 

 

В пыльных грудах не дышат компьютеры,
Не придет к ним компьютерный врач,
И тревожно, и зябко, и муторно
На душе у приехавших с дач.

Лаборантки дрожат под халатами,
Солнце едет небесным мостом,
Тень окна покрывается пятнами
И ложится на ножки крестом.

А в метро за пустые наушники
Заползают обрывки цитат,
Мы товарища Брежнева слушаем,
Ловим в стеклах невидимый взгляд,

Поезд мчится, все рельсы растеряны,
Только леший и выведет нас,
Дети строят железное дерево,
И на нем вырастает фугас,

И сотрудник бредет переходами,
То, что должен, сквозь зубы твердит,
Чешет лоб над железными всходами
И на каждые ножки глядит.

 

 

 

 

бекасиною
В вагоне метро ворковали влюбленные. Девушка:

- У меня такое чувство, такое ощущение, что я вся твоя, с потрохами, понимаешь?

Молодой человек, подумав:

- Это для меня слишком много.

 

 

 

 

Ворона зовет ворону: "Зачем ты меня зовешь?"
Ворона идет по снегу и разевает рот,
Чернеют ее подруги, как стадо больших калош,
На ноги подземным людям надеты наоборот.

Для них не бывает неба, не колятся иглы звезд,
Их лодки плывут по кругу, озера стоят вверх дном,
Плавучие клочья пены соединяет мост,
Подземные рыбы с юга проносятся над мостом.

Фундамент высотных зданий спускается в их места,
И если сантехник выпьет, то по лабиринтам труб
Сползет в глубокие страны, погрузится в города,
Опустится в бездны улиц его бородатый труп.

И шепот пустых вагонов, их огненные глаза
Проносятся по соседству, но что они говорят -
Сантехник уже не слышит их быстрые голоса,
Он там за стеной все ниже, и нету пути назад.

Ворона зовет ворону в немыслимой вышине
И время по старым ранам ползет со своей иглой,
И роспись подземных трещин цветет на другой стене,
И черной смолой асфальты ложатся на этот слой.

(

 

 

 

 

Об учёных

Пока я спал, овца принялась объедать венок из плюща на моей голове, - и, объедая, она говорила: «Заратустра не учёный больше».

И, сказав это, она чванливо и гордо отошла в сторону. Ребёнок рассказал мне об этом.

Люблю я лежать здесь, где играют дети, вдоль развалившейся стены, среди чертополоха и красного мака.

Я всё ещё учёный для детей, а также для чертополоха и красного мака. Невинны они, даже в своей злобе.

Но для овец я уже перестал быть учёным: так хочет моя судьба - да будет она благословенна!

Ибо истина в том, что ушёл я из дома учёных, и ещё захлопнул дверь за собою.

Слишком долго сидела моя душа голодной за их столом; не научился я, подобно им, познанию, как щёлканью орехов.

Простор люблю я и воздух над свежей землёй; лучше буду спать я на воловьих шкурах, чем на званиях и почестях их.

Я слишком горяч и сгораю от собственных мыслей; часто захватывает у меня дыхание. Тогда мне нужно на простор, подальше от всех запылённых комнат.

Но они прохлаждаются в прохладной тени: они хотят во всём быть только зрителями и остерегаются сидеть там, где солнце жжёт ступни.

Подобно тем, кто стоит на улице и глазеет на проходящих, так ждут и они и глазеют на мысли, продуманные другими.

Если дотронуться до них руками, от них невольно поднимается пыль, как от мучных мешков; но кто же подумает, что пыль их идёт от зерна и от золотых даров нивы?

Когда выдают они себя за мудрых, меня знобит от мелких изречений и истин их; часто от мудрости их идёт запах, как будто она исходит из болота; и поистине, я слышал уже, как лягушка квакала в ней!

Ловки они, и искусные пальцы у них - что моё своеобразие при многообразии их! Всякое вдевание нитки и тканье и вязанье знают их пальцы: так вяжут они чулки духа!

 

 

И Безголовая Девушка взяла из рук Человека юную
прекрасную голову и насадила ее себе на шею.
От этого она стала еще прекраснее.

 

 

К друзьям (мужские стихи)

мы ходим неумытые
и богом позабытые
мешки дерьмом набитые
и трогаем себя
за голые, за красные
за может быть заразные
обрывки плоти грязные,
тоскуя и любя.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В пустыне жили исконно правдивые, свободные умы, как господа пустыни; но в городах живут хорошо откормленные, прославленные мудрецы - вьючные животные.

Ибо всегда тянут они, как ослы, - телегу народа!

За это не сержусь я на них; но слугами остаются они для меня и людьми запряжёнными, даже если сбруя их сверкает золотом.

И часто бывали они хорошими слугами, достойными награды. Ибо так говорит добродетель: «Если должен ты быть слугою, ищи того, кому твоя служба всего полезнее!»

«Дух и добродетель твоего господина должны расти благодаря тому, что ты его слуга, - так будешь ты расти и сам вместе с его духом и его добродетелью!»

И поистине, вы, прославленные мудрецы, вы, слуги народа! Вы сами росли вместе с духом и добродетелью народа - а народ через вас! К вашей чести говорю я это!

Но народом остаётесь вы для меня даже в своих добродетелях, близоруким народом, - который не знает, что такое дух!

Дух есть жизнь, которая сама врезается в жизнь: своим собственным страданием увеличивает она собственное знание, знали ли вы уже это?

И счастье духа в том, чтобы помазанным быть и освящённым быть слезами на заклание, - знали ли вы уже это?

И слепота слепого, и его искание ощупью свидетельствуют о силе солнца, на которое глядел он, - знали ли вы уже это?

С помощью гор должен учиться строить познающий! Мало того, что дух двигает горами, - знали ли вы уже это?

Вы знаете только искры духа - но вы не видите наковальни, каковой является он, и жестокости его молота!

Поистине, вы не знаете гордости духа! Но ещё менее перенесли бы вы скромность духа, если бы когда-нибудь захотела она говорить!

И никогда ещё не могли вы ввергнуть свой дух в заснеженную яму: вы недостаточно горячи для этого! Оттого и не знаете вы восторгов его холода.

Но во всём обходитесь вы, по-моему, слишком запросто с духом; и из мудрости делали вы часто богадельню и больницу для плохих поэтов.

Вы не орлы - оттого и не испытывали вы счастья в испуге духа. И кто не птица, не должен парить над пропастью.

Вы кажетесь мне тёплыми; но холодом веет от всякого глубокого познания. Холодны, как лёд, самые глубокие источники духа: услада для горячих рук и для тех, кто не покладает рук.

Вот стоите вы, чтимые, строгие, с прямыми спинами, вы, прославленные мудрецы! - вами не движет могучий ветер и сильная воля.

Видели ли вы когда-нибудь парус на море, округлённый, надутый ветром и дрожащий от бури?

Подобно парусу, дрожащему от бури духа, проходит по морю моя мудрость - моя дикая мудрость!

Но вы, слуги народа, вы, прославленные мудрецы, - как могли бы вы идти со мною! -

Так говорил Заратустра.

 

 

 

 

Вместе: тамагоси это душа, приносимая богам. Говоря о невозможных городах, есть некий резон в том, чтобы понять, каким образом, скажем, Венеция, будучи в высшей степени неправдоподобной с географической точки зрения, стала одним из славнейших мест в истории. Петербург, в день своего зачатия бывший не более правдоподобным, сумел как-то встроиться в страну, какая была и остается живым местом в той России, какой, может, никогда не было вполне. Что за тектонические силы удерживают наплаву Нью-Йорк, проходящий сквозь все свои кризисы как один из самых живых городов на земле? Как выпутается Москва из своей судьбы, и как вышло, что Вашингтон, задуманный отцами-основателями как город будущего, оказался не в состоянии оправдать призвание?

Как-то разобравшись с Вашингтоном и Москвой, необходимо, наконец, ознакомиться с еще одним типом невозможного города, который местные патриоты отважно именуют городом грядущего столетия. Это Лос-Анджелес, обычно именуемый амикошонски "Эл-Эй". В теории я был недурно подготовлен к встрече с этой особой импровизацией на тему нонурбанизма. Не говоря уже о специальных книгах (некоторые из них, вроде Image of the City Кевина Линча, я переводил), это и детективы Чандлера и фильмы, вроде Blade Runner, и "теплая" информация из Интернета, включая результаты слушаний Комиссии планирования. Предметом таких слушаний может быть что угодно - к примеру, стремление истца водрузить десятиметровую антенну на крыше двухэтажного дома в Западном Голливуде. Готовься — не готовься, но Лос-Анджелес оказался достаточно мощным феноменом, чтобы легко уйти от каких-либо попыток определения в словах.

Лет пять назад можно было читать о яростной вспышке ненависти в Эл-Эй после малоприятной сцены избиения четырьмя полицейскими черного нарушителя правил дорожного движения, видеть на телеэкране сцены уличного вандализма. При этом было трудно представить, что без ТВ "город" к западу от района Уотте вообще бы обо всем этом не узнал. Это не только вопрос масштабов: в Москве во времена путчей тоже требовалось звонить по телефону знакомым, чтобы узнать о происходящем. Но в Лос-Анджелесе звонить было бы некому: по разные стороны баррикады, разделившей страну Эл-Эй по линии чуть к востоку от центра, не может быть знакомых.

 

 

Еще десять лет назад считалось, что все, что делается
в Интернете, делается в интересах свободы слова и
его информативности. Самая страшная угроза информации -
шум и злоупотребление доступом к чужому вниманию.
Перед тем, как отправить сообщение в конференцию,
братья и сестры - пользователи Сети - должны были
ознакомиться с предупреждением Минздрава: ваше сообщение
выходит на публичную территорию, где его могут прочесть
несколько тысяч человек; точно ли вы хотите его
отправить? Эта антисуггестивная риторика, как бы
противоположная рекламной, определяла целеполагание
и в одних отношениях дикий, "античеловеческий", в
других - жесткий нравственный климат.

 

 

 

Бог послал ангелов, наказав им вернуть Лилит к мужу. Лилит отказалась вернуться и заявила, что создана, чтобы вредить новорожденным. Единственное, что удалось ангелам - это взять с Лилит клятву, что она не войдет в дом, в котором увидит их самих или их имена. Но одновременно она прокляла ангелов, не вняла наказам Бога и проводила свое время, совокупляясь с демонами. Любовь с демонами доставляла ей большее удовольствие, чем любовь с Адамом, от них она ежедневно рожала по сотне детей. И Бог был вынужден для замены Лилит сотворить кроткую Еву, которая и стала второй женой Адама.

Плодовитость Лилит и ее сексуальные предпочтения сделали ее очень популярной у земледельческих племен. Они называли Лилит Праматерью или Великой Матерью и противопоставляли Адаму, сделавшемуся предводителем скотоводческих племен. Древние евреи, считавшие кровь и все, что с ней связано, нечистым, не приняли культ Великой Матери из-за того, что она пила кровь пастуха Авеля, который - в соответствии с Ветхим Заветом - был убит Каином, считавшимся покровителем земледелия и кузнечного искусства.

 

 

Монахи пытались защищаться от лилит тем, что брали в руки крест и закрывали им во время сна свои гениталии

 

 

 

 

 

Ворона зовет ворону: "Зачем ты меня зовешь?"
Ворона идет по снегу и разевает рот,
Чернеют ее подруги, как стадо больших калош,
На ноги подземным людям надеты наоборот.

Для них не бывает неба, не колятся иглы звезд,
Их лодки плывут по кругу, озера стоят вверх дном,
Плавучие клочья пены соединяет мост,
Подземные рыбы с юга проносятся над мостом.

Фундамент высотных зданий спускается в их места,
И если сантехник выпьет, то по лабиринтам труб
Сползет в глубокие страны, погрузится в города,
Опустится в бездны улиц его бородатый труп.

И шепот пустых вагонов, их огненные глаза
Проносятся по соседству, но что они говорят -
Сантехник уже не слышит их быстрые голоса,
Он там за стеной все ниже, и нету пути назад.

Ворона зовет ворону в немыслимой вышине
И время по старым ранам ползет со своей иглой,
И роспись подземных трещин цветет на другой стене,
И черной смолой асфальты ложатся на этот слой.

 

 

Отрывок:
"Рубашка - обязательный элемент одежды для игры в Хемингуэев. Для того чтобы правильно играть в эту игру, нужно очень правильно одеться. В одежде должна отсутствовать заметная продуманность. Все должно быть как бы небрежным, и в то же время... классным. Одежду нужно выбрать как бы вневременную. Благодаря ей размываются признаки возраста, а стало быть, поколения. Эта одежда кого угодно должна поставить в тупик по поводу образования, занятий, доходов и социального статуса... того, кто решится играть... в эту странную игру. То есть эта одежда должна сообщить игроку некоторую нездешность, таинственность и намек на какой-то серьёзный, неведомый жизненный опыт. Белая рубашка - это самое лучшее, что можно выбрать. Конечно, никакого галстука! Ещё неплохо надеть помятый, но хороший и актуальный пиджак. По поводу брюк ничего сказать не могу. Вариантов довольно много. Но вот обувь... должна быть первоклассная. Ботинки классические, этакие английские, потёртые, но ухоженные, правда, без фанатизма. То есть обувь должна быть такой, чтобы можно было сказать: "За этим что-то стоит, не правда ли?!" У Макса со всем этим всегда были проблемы.
Да, и ещё: у игроков в Хемингуэев нет и не может быть другого имени кроме Эрнест... И во время игры при себе нельзя иметь никаких средств мобильной связи. Это разрушает образ...".

 

 

 

Что-то меня увлекла в последнее время японская литература. Вслед за Харуки Мураками я решила прочитать Рю Мураками. А тут мне как раз на НГ подарили его новую книгу «Дети из камеры хранения». Сразу надо сказать, что между Рю и Харуки даже близко нет ничего общего. Все-таки Харуки Мураками пишет очень мягкие грустные философские книжки. Книги Рю я назвала бы сумасшедшими. Начав читать «Детей», я поняла, что эта книжка не отпускает разум ни на секунду. Если поначалу она идет очень тяжело, то где-то странице на 80 чувствуешь, что оторваться от нее не возможно. Можно пойти и попытаться заняться какими-то делами, но все равно все время возвращаешься к книге.

Сюжет поражает. «С 1969 по 1975 год по всей стране [Япония] в камерах хранения было найдено 68 младенцев. Большинство младенцев были подброшены в камеры хранения уже после смерти, остальные умирали в ячейках, и лишь в редких случаях детей обнаруживали живыми и они умирали в больнице. Из всех найденных младенцев выжили только двое». Мальчиков зовут Кику и Хаси. Читатель следит за их жизнью, начиная от момента, когда они попадают в приют. Кику и Хаси не братья, однако, всю жизнь вместе и, не смотря на то, что никакой генетической связи у них нет, они чувствуют друг друга. По сути, они не могут друг без друга. В них есть потрясающая жизненная энергия, они отличаются от других. Поэтому и события, которые происходят с ними, абсолютно не реальны. Это история об убийстве как психической болезни, о любви, о дружбе, о жестокости.

Книга жесткая. Для того чтобы ее прочитать, надо обладать стальными нервами. Важно понимать, что все, что происходит на страницах, это бред – такого не может быть. Что называется: «Слабонервным просьба удалиться!»

 

 

 

 

 

А как только включили конкуренцию и прочий  капитализм, началась мышиная возня: научные городки превратились в позорные муравейники. Те, кто до денег не жаден, все равно поглупели и пострадали, потому что репутация стала капиталом, а у человеческой природы так много инстинктов, которые умеют крепко ухватиться за это. Наука совсем скучной не бывает, но почти во всем, в чем только можно, стала похожа на конторский труд. Чтобы иметь возможность на что-то надеяться, нужно вернуть ситуацию изобилия.

Серьезный вопрос: почему же богатые люди не все добрые, честные и хорошие, а вовсе наоборот?  Они-то живут в ситуации изобилия. Фактически, это коммунизм, построенный в одной отдельно взятой социальной прослойке. А социобиология, в общем, та же.

А потому, что они знают, что есть бедные.

Бедные, точнее, информация об их наличии, портят сердце богатых! И включает незримо
все иерархические механизмы.

 

 

 

И если у тебя не будет больше ни одной лестницы, ты должен будешь научиться взбираться на свою собственную голову: как же иначе хотел бы ты подняться выше?

На свою собственную голову и выше через своё собственное сердце! Теперь всё самое нежное в тебе должно стать самым суровым

 

 

 

По улицам города ездят безумные маршрутки  с объявлениями на стеклах: "Мы открыты 24 часа в сутки! Универсам. ТОЛЬКО ЗДЕСЬ."

В метро приехал поезд. На автоматических дверях вагона висел средних размеров плакат:
"ДАЕМ МУЖЧИНАМ..." Двери переклинило и не открывало никак. Поезд был набит.

Уже несколько лет как троллейбусы разъезжают по Каширскому шоссе с огромной вывеской
"Институт благородных девиц". 

Это напоминает Путаницу Чуковского. Хотя идея передвижного трамвайчика типа "Даем
мужчинам" или "Институт благородных девиц"  чем-то приятная.

 

 

 

 

 

Есть вещи, слишком прекрасные, чтобы жить.

 

 

 

 

 

В модернизме Я начало постепенно переопределяться. Акцент сместился с глубинных и тайных процессов на человеческое сознание здесь и теперь. Глубинный внутренний мир романтика больше не казался таким уж важным; действительно, разговоры о душе, страстях, моральном мужестве и вдохновении начали восприниматься как странные, не имеющие никакой ценности для жизни в материальном мире. Чтобы выжить в этом сложном мире, модернист нуждался в сознательной способности внимательного наблюдения и проницательном разуме. Эти качества и позволяют нам двигаться вперед.

Если романтики помещали в центр существования драматизм, страстность и насыщенность, то модернисты ценили эффективность действия, ровное и стабильное функционирование, а также движение к цели. Различие в отношении к любви особенно показательно. Для романтиков любовь могла быть всепоглощающей; из-за неё жили (или умирали), она была непредсказуема, и ради нее можно было дать обет верности на всю жизнь - или навечно. Модернист пытается разработать технологию выбора партнера с помощью компьютеризированного программного обеспечения. Опросники на совместимость пришли на смену любви, подобной удару молнии.

 

 

роман sms - короткой строкой
как я поняла - основное предназначение сотового телефона - это увеличение возможностей адюльтера.

 

 

 

 

4:00 am - Созвездье Пса восходит в небеса

Всё дело в том, что у Пеппи Длинныйчулок не бывает каникул. Помните, почему? Потому, что она не ходит в школу. Томми и Анника ходят, и все другие приличные шведские дети ходят, а Пеппи - нет. Почему? Потому что ни дня бы она не продержалась в этой школе. Она не умеет сидеть за партой, она всё знает, но на все вопросы даёт не те ответы, она предпочитает висеть вниз головой, а не стоять ею же вверх, она рыжая и у неё разные носки. Поэтому когда все шведские дети сидят за партами и решают примеры на вычитание яблок, Пеппи печет блины и подаёт их на завтрак в постель своей обезьянке. А когда все шведские дети пишут в тетрадках "Карел и Пауль сидели на дереве", Пеппи сидит на этом самом дереве и срывает шоколадки с его ветвей. Пеппи очень хорошо живётся, и она довольна - но она не учится в школе. Поэтому у неё никогда, никогда, никогда не бывает школьных каникул. Никогда. Забавно, да?

 

 

 

2:40 pm - Сказки подсознания. Да, Нет и Человек

Жили-были Да, Нет и Человек. Сначала Да и Нет были большими, а Человек - маленьким. Он стоял посередине двора и не знал, куда ему идти. Но тут подошло огромное тяжелое Нет и наступило ему на ногу. Нет! - закричал Человек. Нет не шелохнулось. Но мне больно! - возмутился Человек. Нет не отреагировало. Это несправедливо! - захныкал Человек. Нет пожало плечами. Человек покричал еще какое-то время, потом подумал и пошевелил ногой. На ноге стояло тяжелое Нет. Но так, в общем, нога была нормальная. Человек подумал еще немножко и пошел прямо, чуть подволакивая ногу. Нет посматривало на него с уважением. Через какое-то время нога окрепла и перестала болеть. Стоящее на ней Нет ей больше не мешало. Совсем. Ух ты, сказал Человек и зашагал быстрее. Нет улыбнулось и исчезло с его ноги. Ого, сказал Человек и чуть-чуть подрос. Потом Человек шел-шел и устал. И тут к нему подошло огромное тяжелое Да и предложило подушку. Нет! - привычно закричал человек, ожидая, что сейчас ему будут возражать. Но ничего не случилось. Да пожало плечами и отошло вместе с подушкой. Человек пошел дальше. Спать хотелось всё сильней. Ноги Человека были крепкими, но одними ногами сыт не будешь - ночь на дворе. Снова подошло Да и снова предолжило подушку. "Нет", шевельнул губами человек, но промолчал. Да подошло ближе. Человек протянул руку и взял подушку. Да посмотрело на него с уважением. Человек лёг на подушку головой и заснул. Во сне он еще чуть-чуть подрос. Поспав, Человек встал и потянулся. Ему хотелось пить и он пошел к колодцу. На колодце сидело большое тяжелое Нет и не давало набрать воды. Нет! - возмутился Человек. Нет подминуло ему, как старому знакомому. Отойди! - потребовал Человек. Нет отвернулось. Человек подошел вплотную к колодцу и попытался спихнуть Нет плечом. Нет задрало нос и засвистело какую-то лирическую мелодию. Человек подумал какое-то время, сглотнул и понял, что если хорошо представить себе, как выглядит Вода, её можно Создать. Человек попытался создать воду, но у него не получилось. Тогда он попытался создать колодец, и у него получилось. Теперь перед ним было два колодца - тот, на крышке которого сидело Нет и его собственный. Человек набрал воды из своего колодца и напился. Хочешь? - предложил он Нет. Давай, - охотно согласилось Нет. Они выпили воды на брудершафт и поцеловались. Потом Нет исчезло, а Человек чуть-чуть подрос. За его спиной были два колодца, но тот колодец, с которого слезло Нет, ему уже не был нужен. Человек пошел дальше. Свой колодец он взял с собой. Потом он подумал, вернулся и взял с собой второй колодец тоже. Путешествуя с Нет, многое приходится тащить на себе. От этого крепнет спина и расправляются плечи. По вечерам Нет и Человек играли в подкидного дурака. Когда Человек выигрывал у Нет, он чуть-чуть подрастал. Вместе с ним подрастало Нет. Человека это радовало - с прежним Нет ему теперь было бы неинтересно. По ночам к Человеку приходило Да и обнимало его за плечи. Плечи расслаблялись и Человек начинал мурлыкать, как кошка. Да мурлыкало вместе с ним. Когда человеку удавалось мурлыкнуть особенно удачно, он опять вырастал. Вместе с ним вырастало Да. Когда Человеку было грустно, он звал Да и просил себя обнять. Одновременно он звал Нет и просил себя обнять. Ну конечно, говорило Да и обнимало. Вот еще глупости, говорило Нет и обнимало тоже. А потом Человек увидел, что Да, Нет и он стали одного роста. Они могли держаться за руки. Человек взял за руки Да и Нет и взлетел вверх. Лететь втроём было хорошо. Нет ехидно щипалось на лету и Человек смеялся. Да гладило его по плечу, и Человек смеялся тоже. Лететь было хорошо и приятно, и не надоедало. Человек держал за руки Да и Нет, и был уверен, что больше ему ничего не нужно. Да летело слева от него, а Нет - справа. Третьей стороны у Человека не было. И вдруг где-то на горизонте Человек увидел Её. Она тоже летела, но безо всяких Да и Нет, а просто так. Как у тебя это получается, удивился Человек. Иди сюда, я тебя научу, сказала Она. Я не могу, объяснил Человек, у меня нет третьей стороны. Мне нечем к тебе подойти. Справа у меня Нет, а слева - Да. Я не могу отпустить никого из них. Ну как хочешь, пожала плечами Она и полетела дальше. Человек догнал Её и пристроился к Ней слева, бросив Нет. Но без Нет ему было очень больно. Тогда Человек пристроился к Ней справа, бросив Да. Но без Да ему было очень грустно. Тогда Человек попробовал забыть про то, что существует Она, но у него не получилось. А у тебя есть Да и Нет, спросил Человек у Неё. Есть, конечно, ответила Она. А где они, удивился Человек? Со мной, ответила Она. А почему ты тогда можешь еще и меня приглашать? А почему ты считаешь, что цифра "два" имеет смысл? Она махнула крыльями и полетела дальше. Человек подхватил Да и Нет и полетел за ней. В полёте он не заметил, как отрастил еще шесть крыльев - его занимало только то, сколько крыльев есть у Неё. У Неё было много крыльев. Человек не мог сосчитать, сколько. Иногда ему казалось, что никаких крыльев у Неё нет вообще. Ну конечно у Неё нет крыльев, смеялось Да. Ну конечно у Неё есть крылья, смеялось Нет. Ну какая разница, смеялась Она. Действительно, какая разница, понял Человек - и догнал Её в полёте. Потом у них родился сын. Потом - дочь. Их сын был совсем маленьким Человеком. Ему нужно Нет, догадался Человек. Кто же будет Нет моему сыну? Ты, сказала Она. Но ему еще нужно Да, сказал Человек! Кто же будет Да моему сыну? Ты, сказала Она. Но если я буду и Нет, и Да, кем же будешь ты, удивился Человек. Тобой, сказала Она.

 

 

 

4:00 am - Созвездье Пса восходит в небеса

Всё дело в том, что у Пеппи Длинныйчулок не бывает каникул. Помните, почему? Потому, что она не ходит в школу. Томми и Анника ходят, и все другие приличные шведские дети ходят, а Пеппи - нет. Почему? Потому что ни дня бы она не продержалась в этой школе. Она не умеет сидеть за партой, она всё знает, но на все вопросы даёт не те ответы, она предпочитает висеть вниз головой, а не стоять ею же вверх, она рыжая и у неё разные носки. Поэтому когда все шведские дети сидят за партами и решают примеры на вычитание яблок, Пеппи печет блины и подаёт их на завтрак в постель своей обезьянке. А когда все шведские дети пишут в тетрадках "Карел и Пауль сидели на дереве", Пеппи сидит на этом самом дереве и срывает шоколадки с его ветвей. Пеппи очень хорошо живётся, и она довольна - но она не учится в школе. Поэтому у неё никогда, никогда, никогда не бывает школьных каникул. Никогда. Забавно, да? На мне сегодня, так уж получилось, надеты разные носки. Один - зелёный, а другой - тёмно-серый. В нашем доме довольно трудно, не затратив на это некоторых дополнительных усилий, найти два одинаковых носка, и когда мне лень затрачивать эти усилия (и при этом не предстоит выходить из дома), я надеваю разные носки - просто те два, которые первыми попали мне в руки. Я давно уже работаю сама на себя, вне каких бы то ни было строгих рамок, у меня нет начальников, постоянного расписания и твёрдой зарплаты. Вместо этого у меня есть скользящий график, меняющийся иногда раз в два месяца, а иногда - каждый день. Человек моей профессии имеет возможность работать одновременно в самых разных областях (и я здорово использую эту возможность), а зарабатываемые мною суммы неизменно поражают воображение - иногда своей величиной, а иногда - отсутствием оной. Это не "повезло" или "не повезло", это мой выбор, я не могу и не хочу иначе. Я не умею сидеть за партой, а при виде карточки для отбивания часов немедленно впадаю в клиническую депрессию. Всё хорошо. Но я не хожу в школу, поэтому у меня нет каникул. В праздники это ощущается особенно остро. Не удручает, не давит, просто ощущается. Восьмое марта в Израиле, положим, не отмечают, но у нас хватает других праздников, и все эти праздники я отмечаю дома (или не отмечаю вообще, зависит от праздника). Мне не дарят "с работы" дурацкие плетёные корзиночки с фруктами на Ту Би-Шват и бесполезные фарфоровые блюда на Песах. Меня никто не зовёт на предпраздничную пьянку, мне не нужно думать о том, что подарить мужикам моего отдела, я не участвую в сборе денег для директрисы, уходящей на пенсию. Не могу сказать, что мне всего этого так не хватает. Просто есть какие-то праздники, которые праздновались еще в моём детстве. И иногда я думаю - видимо, тогда, за десять школьных лет (а школа и за ней армия были единственными в моей жизни железно-формальными рамками, на армии я с этим делом и завязала), я исчерпала какую-то тему. Моя судьба, дай ей Бог здоровья, довольна щедра на впечатления и сюрпризы, поэтому у неё нет потребности длить и длить одну и ту же мелодию бесконечно. В моей жизни были школьные Восьмые Марты - и в них вошло всё, что может испытать человек на почве общественных праздников. Личные праздники тут ни при чем. В личном плане мне хватает всего, честное-честное слово. - Я хочу, чтобы у меня всё было! - сказал мужик джинну. - Мужик, у тебя всё было, - согласился джинн. У меня "всё было" на тему общественных праздников. Причем в очень юном возрасте - то есть на максимальной высоте восприятия и эмоциональных сил. Поэтому мне как бы и не нужно "еще" - зачем еще, если сильнее, острее, краше уже не будет? Низачем, наверное. Действительно низачем. Познание разочарования было в третьем классе. Тогда седьмого марта мальчики выставили нас из класса, чтобы украсить его цветами и на каждую парту положить подарки. Подарок мне покупал Сёрежа. Это была Страшная Тайна - кто кому покупает подарок, но все почему-то знали, кто кому. Мне - Серёжа. А мы знаем, что он тебе купил, а мы знаем, что, хихикают девятилетние девы, и я затыкаю уши: не говорите мне ничего, я хочу сюрприз! Ужасно люблю сюрпризы. И подарки, да. Любые. Ну то есть такие, которые не разочаровывают. "Он принес коробку!" - слышу сквозь плотно прижатые к ушам ладони. Не говорите мне ничего, я хочу сюрприз. Нас зовут, мы заходим. Класс, на каждой парте - гвоздичка, на некоторых - пакеты, на чьей-то - большая кукла (ого!), на моей - коробка. Сердце стучит. Нет, я не влюблена в Сережу, я просто ужасно люблю подарки. Открываю коробку. Увы, владение своим лицом и сейчас-то не является моей сильной стороной, а уж в третьем классе у меня с этим было совсем никак. В коробке лежит щетка. Для волос. Бледно-розового цвета. Нормальная такая щетка розового цвета для волос, с металлическими штырьками вместо щетины. Ярлык "щетка массажная" дополняет картину. И - открытка, на ней восьмерка из лент и недлинный текст: "Дорогая Вика...". А мне - восемь лет, даже девяти еще нет. Вы знаете какую-нибудь нормальную девочку, которой в восемь лет было бы приятно на глазах у всего класса получить в подарок щетку для волос? Я не знаю. Судьба права - какого еще после такого просить ущерба? Познание измеряется не количеством раз, а усилием воли. Усилие воли, которое понадобилось мне, чтобы - какое там "сделать радостное лицо", просто не разреветься при всех - судьба сочла достаточным насовсем. Тема общественно-праздничных разочарований была закрыта. Познание величия было в шестом. Мы уже большие, мы ждём не каких-то младенческих кукол, а Знаков Внимания, мы знаем, что все подарки будут одинаковыми (так постановил совет отряда), мы чинно ходим по коридору и предвкушаем, опять-таки, когда нас Позовут. Всё тот же класс, точнее, уже другой, но какая разница, опять на каждой парте что-то лежит, но моя парта выделяется среди всех. На ней, как и у всех, лежат коробочка, веточка мимозы и картонная восьмерка, а еще, отдельно - большой букет тюльпанов. На восьмёрке подпись - "мальчики шестого Б". А к букету тюльпанов приколота маленькая открытка, и на ней - имя, одно. Я его знаю, точнее, догадываюсь. Но остальные не догадываются, они просто видят, что я получила Личный Букет. Это не просто так. Это не веточка мимозы по заданию совета отряда. Это не безликое "мальчики". Это кто-то сам, по своей инициативе, купил мне цветы. Именно мне. Лично. Я беру букет в руки и понимаю, что отмщена за щетку. И вообще за всё. И остальное неважно. Я знаю, от кого букет. Мы дружим, никто ни в кого не влюблён. Кажется. Или уже влюблён? Личный букет цветов подарили мне одной, у остальных - стандартные веточки мимозы, коробочки и восьмёрки. Мне одиннадцать лет. В классе - двадцать четыре девочки. Судьба права - какого после такого просить величия? Тема общественно-праздничного величия отыграна. Переходим к следующему упражнению, всем спасибо. Познание любви было, конечно, в десятом. Раньше я бы в такое и не сыграла - то есть нет, сыграла бы, играла и не в такое, но чтобы до конца отыграть какую-то тему, надо всё-таки соразмерить момент пика с возрастным этапом. Мне пятнадцать. У нашего класса - до страсти любимая Классная Руководительница. Действительно "классная". Класснее не бывает. Каждому хочется думать, что это именно с ним ей так нравится разговаривать на переменах, каждому приятно знать, что это именно его она считает самым умным и интересным в классе. Мы таскаемся с ней по музеям (и наш на всю школу известный хулиган не без труда осознаёт, что Казимир Малевич ему нравится больше, чем Василий Кандинский, причем еще и понимает, почему), большой группой шляемся по старой Москве, взахлёб общаемся и всячески демонстрируем свой восторг. На каждый праздник ей - горы цветов. В такой ситуации дарить еще один букет не то что бы глупо, но как-то не хочется. Да, забыла добавить - любят её все, но я - больше всех. Почему? А так просто. Я никого из тех, кого люблю, не люблю "чуть-чуть", всех - до невозможности, всех - до боли. А она была первой из этих "всех", вот и всё. Восьмого марта все приходят с цветами, но я - нет. Я буду дарить свой букет не в начале дня, когда это делают все, а в конце, когда никто ничего такого не ожидает. У меня есть время, нас отпускают после четвертого урока, а у неё их сегодня - пять, за час я съезжу на рынок и куплю цветы. Нас поздравляют, нам что-то дарят, это уже неважно, звонок. Уезжаю, спеша. И тут обнаруживаю, что мои наивные представления о технической стороне жизни несколько отличаются от реальности девяностого года. Середина дня седьмого марта. Цветов в продаже НЕТ. Нигде. То есть как. Цветы в продаже есть, но явно остатки и останки - какие-то дохлые полуветки, какие-то вялые гвоздики, вот багульник еще не расцветший (сами дарите такие прутья), вот что-то в горшке ("ты бы еще в унитазе притащила", бурчу я сама на себя). А время идёт, у меня всего час в запасе, потом человек уйдёт, точно зная, что я - я! - не поздравила его с восьмым марта. Сейчас я бы, подумав, нашла какой-нибудь небанальный выход - но тогда мне было пятнадцать, а в пятнадцать лет довольно сложно находить небанальные выходы. Всё-таки школа, всё-таки неудобно, не домой же к ней ехать. Расстреляйте меня, но не домой. Подросток, он и есть подросток, чего с него взять. Бегаю по рынку, пытаюсь найти хоть что-то приличное, не нахожу, добегаю до магазина, тоже не нахожу, возвращаюсь на рынок, рыщу повсюду, время давно прошло, уже точно поздно, она точно ушла, я не успею, я знаю, и шансов успеть уже нет. Неожиданно обнаруживаю ярчайшие тугие тюльпаны (опять тюльпаны, добр ко мне этот цветок) - толстая продавщица почему-то только сейчас выставила их на продажу, и я у неё первая покупательница. Хватаю эти тюльпаны, хотя поздно уже и шансов успеть никаких, хватаю и бегу на трамвай. Еду, перехватывая из руки в руку высокие твердые стебли. Тюльпаны хороши необычайно. Они гордо стоят на роскошных стеблях. Я еду зря, мне уже некому их дарить. Но я еду. В школе гулкая тишина, все разбежались - праздник. Уныло подхожу к кабинету английского языка. Он не заперт (хм). На цыпочках, чтоб не стучать каблуками на весь коридор, подкрадываюсь к двери. Заглядываю в замочную скважину (тюльпаны мешают). Сидит. Праздник! Седьмое блин марта! Короткий день!!! Сидит. Стучу для приличия (не пугать же человека), вваливаюсь, как дура, со своими тюльпанами (более идиотского зрелища, честно осознаю, невозможно придумать), что-то блею. Дарю. Благодарит. Смеётся. - Ну вот, - говорит, - ты поздравила, можно теперь и домой уходить. И тут я всё-таки у неё - не выдержала - спросила. Уж больно было любопытно, да и удивление моё оказалось чересчур велико. У Вас же давно закончились все уроки, сказала я, а Вы почему задержались? Зачем? - Тебя ждала, - ответили мне с невозмутимым спокойствием. Ответная моя реплика была нечленораздельна. Буква "ы" повторялась в ней неприлично большое количество раз. - Но я же знала, что ты придёшь, - объяснил человек, деловито надевая синее пальто с темно-синими пуговицами, - ты не поздравила меня совсем и сразу после уроков убежала куда-то, я так поняла, что ты не хочешь как все и хочешь отдельно. Но я-то знаю, как трудно достать нормальные цветы в середине дня седьмого марта - а ты этого явно не знаешь. Вот и задержалась в поисках, еще молодец, что не очень надолго. До вечера я бы тут всё раво не смогла просидеть. А если бы я не пришла, спросила я её потом, когда мы уже шли к остановке, и мартовские лужи светили мне прямо в лицо, если бы всё было не так, как Вам показалось, и я б не пришла? - Тогда бы я в следующий раз не ждала, - ответили мне. Отлично, похвалила сама себя моя старательная судьба и захлопнула толстый конспект с пометкой "праздники и любовь". Каких мне еще сочетаний официальности, праздника и любви после этого "тогда бы я в следующий раз не ждала"? Никаких. Получите и распишитесь. Я расписалась, охнув: хочу! Такого, другого, этого, разного, всякого, еще, еще, еще! Ну на, весело сказала судьба, только учти: мы с тобой уже всё прошли, школа кончилась, дальше - уже университеты. А университеты - это не праздники, это будни. Хочешь именно таких? Будут именно такие. Но за это ты будешь Пеппи и не будешь учиться в школе. У тебя будет всё, но никогда не будет школьных каникул. Согласна, сказала я. Ну ладно, сказала судьба. Когда все шведские дети сидят за партами, Пеппи учится прыгать в классики. Но когда у всех шведских детей начинаются каникулы, и они, гомоня, убегают гулять, Пеппи сидит на крыльце и прутиком чертит в песке какие-то знаки. Ей не грустно, нет. Она просто вспоминает всё то, что когда-то учила в школе.

 

 

 

Еще девочка 15 лет написала стихи на смерть папы,
очень хорошие. Старые "поэты" снисходительно
отзываются об этих стихах, между тем они пятки ей
чесать не годятся. Девочки 15 лет нередко сочиняют
гениальные стихи на смерть телезвезд.

Update: нет, нашлись призывы от Папы всем
сколько-нибудь ответственным за трагедию
немедленно прекратить.

 

 

Один человек был очень умный. Гений. А другие люди
были дураки. Некоторые ничего, знали свое место,
но мало. А были такие, ваще не рубили нихуя, в смысле,
значит, не понимали.

Бабы и женщины, кстати, были дуры. В принципе, когда
такой гений, что делать бабам? надо строиться в шеренги,
запевать сексуальные марши и идти быстро ему давать.
А эти чего-то кобенились, наглые бляди. Если забредали,
то редко и ненадолго. Потом только хуже. Баба ведь
вообще типа мясо, ни души, ни воображения.

Благодарные народы тоже малость вообще охуели. Нет
чтобы приползти на коленях, пасть ниц, вылизать пол,
наконец, а то грязный, и честно сказать: поучи нас,
гений, возьми денег побольше и еще сделай милость,
поеби наших баб. Дочерей, блин, человеческих.
Так ведь не ползут. А почему не ползут? Быдло.
К чему стадам дары свободы. Правильно, блядь,
выражался Пушкин. Пушкин, хуюшкин. Тоже дебил,
нах.

Еще у человека, что ли, жена была. Тоже: сидит, дура,
чешет шею и плачет. Пора менять.

 

 

 

 

рачьи гнезда
Один человек умер и стал думать мир.

Сперва он придумал дом, деревянный, с трех сторон
обнесенный забором. Четвертая сторона выходила на
поляну. Под окошком росли высокие дачные цветы:
пестрые, рыжеватые, крупные, как лилии, с резким
и душным запахом травы. В доме оказалась бабушка
монументальных размеров и дети, кажется, девочки.
Дети по очереди писали на горшок.

За калиткой начиналась дорожка, она поднималась на
бугор, где росли три березы. Дальше дорожка уходила
в рощицу, как-то петляла там и постепенно приводила
к трамваю номер два. Других трамваев в мире пока
не было.

В рощице росли грибы: сыроежки и грузди, обыкновенно
спрятанные в ямках, прикрытые сплетенной прошлогодней
травой, землей, листьями и чем-то еще. Там же стояла
будка с собакой на цепи. Немного чирикали птицы,
шуршал невидимый еж, и вдалеке звенел трамвай номер
два.

Оглядев мир, человек спохватился и выдумал
путешественника. Поставил его где-то между троп -
авось не заблудится - и принялся думать озеро. О
подводной жизни он знал лишь понаслышке. Он выдумал
красноперую рыбку, и решил - должно быть, это карась.
Выдумал женщину, русалку, гибкую и вероломную: у нее
было четырехкамерное, но холодное сердце, как у
крокодила, и светлая зеленая кровь. Она тут же
попыталась его утопить, и человеку стало стыдно, что
он уже умер - так горько она плакала, потерпев неудачу.
Но скоро она перестала морщить лицо и улыбнулась:
свежие улитки уже ползли по стеблям длинных водорослей,
похожих на дачные цветы. Рожки улиток шебуршали,
шевелясь под водой.

Выбравшись на сушу, человек услышал странные звуки.
Они как-то неуклюже булькали и шлепали у него в голове.
Тогда человек вытряхнул воду из ушей и услышал, как
поет путешественник.

...где тут рано, где тут поздно,
не поймешь без головы:
на березах рачьи гнезда,
звезды падают с травы...

По словам песни человек понял, что в мире что-то не
так. Он пошел по дорожке, поднялся к трем березам.
К стволу самой толстой из них прилепилось что-то
большое, похожее на древесный гриб. В грибе была
дыра. Человек заглянул в дыру и сказал:

- Эй!

Из дыры высунулся глаз на тоненьком стебельке.
Глаз смотрел невесело.

- Как вас зовут? - вежливо, однако же, спросили
из дыры.

- Грека, - начиная о чем-то догадываться, соврал
человек. - АЙ!

Из дыры поинтересовались не без издевки:

- Обидно, да?

Человеку было обидно. Но он не упал духом. Он
спустился с пригорка, толкнул калитку, прошел чуть
вбок и уселся под окнами деревянного дома. Тихо,
почти шепотом, он стал думать сумерки, переходящие
в ночь. Из дома слышались приглушенные голоса,
как бы дразнившие друг друга, всплеск ладоней,
сердитое позвякивание вязальных спиц и журчание,
гладко перетекающее в горшок.

 

 

 

Люди творческих профессий относятся к так называемой группе высокого суицидального риска. Это объясняется обнаженностью нервов, особой эмоциональной незащищенностью и еще – опасной кощунственностью избранного ими ремесла. Человеческое творчество в известном смысле святотатственно; ведь с точки зрения большинства религий Творец только один, а земные творцы – узурпаторы, берущие на себя прерогативу Высшей Силы. В первую очередь это относится именно к писателям, создающим собственный космос. Чем писатель талантливей, тем эта бумажная вселенная правдоподобней и жизнеспособней. Но писатель не бог, и ноша, которую он на себя взваливает, иногда оказывается непосильной.

 

 

 

Там, где условия жизни были особенно суровы и община балансировала на грани голодной смерти, существовал обычай избавляться от членов, которые перестали быть полезными из-за увечья или старости. Обычно старики уходили из жизни добровольно. В древней Европе (у датчан, готов) этот ритуал сохранялся вплоть до христианской эры. У вестготов была так называемая «Скала предков», с которой бросались старики, не желавшие обременять собой сородичей. Такой же обычай описан у испанских кельтов. На острове Кеос во времена античности старики украшали головы венками и устраивали веселый праздник, в конце которого пили цикуту. Еще совсем недавно, в Новое время, в голодных горных деревнях провинциальной Японии старики и старухи, которые больше не могли работать и чувствовали, что превратились в обузу для своих детей, требовали, чтобы их отнесли в горы и оставили там умирать голодной смертью. Этот обычай, известный нам по литературе и кинематографу, оставил о себе память и в географии: название горы Обасутэяма буквально означает «Гора, где оставляют бабушек». Когда миссионеры добрались до голодных снежных пустынь, где обитали эскимосы, христианских пастырей потряс жестокий туземный обычай: старики, чувствуя приближение дряхлости, сами уходили в тундру и замерзали там. Один из миссионеров, с успехом распространявший среди дикарей Слово Божье, убедил свою паству отказаться от этого варварского обычая. Когда несколько лет спустя просветитель вернулся в те же места, обнаружилось, что род вымер – новообращенным христианам не хватило пропитания.

 

 

 

 

 

 

4:24 am - Извращений не бывает. Онанист.

"Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри", мурлычу я из окна автобуса сам себе под нос, и еду, еду. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мери. Странноватая песенка, вообще-то. Детская. Но зато точно про меня. Не помню, где я её слышал, наверное, слышал где-то. Там еще дальше вроде бы даже какой-то сюжет, но я не запомнил слов, мне запомнилась только первая строчка. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри. Хочу. Головы деревьев, гнущихся под ветром, похожи на растрепанные и яростно ласкаемые ветром женские волосы. Вы никогда не замечали, что головы деревьев, гнущихся под ветром, похожи на растрепанные и яростно ласкаемые ветром женские волосы? Я еду в автобусе по улице, засаженной с двух сторон то ли ивами, то ли липами, в общем, какие-то длинные ветви, длинные, длинные, и ветер изо всех сил треплет их сильным дыханьем. Я смотрю на склоняющиеся ко мне головы растрепанных деревьев и думаю о том, что по улице идёт девушка в ярко-красной куртке. По улице идёт девушка в ярко-красной куртке. Куртка переливается красным цветом, она не просто красная, а прямо-таки нахально красная, вызывающе-красная, очень красная, краснее всего на этой улице. Я еду в автобусе, надо мной и автобусом изо всех сил гнут лохматые головы зелёные ивы, а может быть, липы, их зелёные волосы развеваются ветром, а по улице идёт девушка в ярко-красной куртке. Я смотрю на девушку и не могу перестать смотреть. Автобус едет небыстро, а девушка идёт изо всех сил, она спешит, и поэтому ярко-красная куртка спешит среди зелёных волос деревьев одновременно с моим автобусом. Я смотрю на девушку, и понимаю, что она - это я. Она - это я, потому что для меня это единственный способ не расставаться с ней сейчас навсегда. Если она - это не я, значит, мы сейчас разминёмся, она уйдет, исчезнет среди деревьев, и её ярко-красная куртка достанется вовсе не мне. На это я пойти не могу, у меня никогда не было такой красной куртки. У меня никогда не было такой красной куртки, а у неё - есть, поэтому она - это я. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, напеваю я себе под нос и спешу в своей красной куртке вниз по улице вдоль деревьев. Куда я иду? Кудя я иду, напевая, в своей красной куртке? Ну куда? Ну к мужику, конечно, куда еще ходят в таких красных куртках. Я иду к мужику, и предвкушаю, как сейчас закачу ему скандал. Почему? А разве нужна причина? На мне надета ярко-красная куртка, и в руке у меня сумка, которой я размахиваю, как флагом "весёлый Роджер". Сейчас я ворвусь к моему мужику, и закачу ему скандал. Потому, например, что вчера он сообщил мне, что работает допоздна, а тем временем моя подруга видела его вчера в кино. С бабой. Да-да, в кино. Да-да, с бабой. Я надеваю ярко-красную куртку и иду, напевая. Зелёные волосы деревьев гнутся и плещутся, я иду вниз по зелёной улице, иду, иду, и наконец - дохожу. В домофон не звоню, у меня ключ, поднимаюсь по лестнице, от второй двери у меня тоже ключ, отпираю, звук плещущейся воды, отлично, он в ванной, сейчас мы ему устроим, я снимаю свою ярко-красную куртку, кидаю её на кресло, кидаю саму себя на другое кресло и прислушиваюсь к звуку бегущей воды. На улице холодно, а шла я долго, поэтому мне бы сейчас очень хотелось принять горячий душ, знаете, как это приятно - горячий душ на холодное с улицы тело, ужасно приятно. Но душ занят. В душе - мой мужик, тот, к которому я пришла, он плещется там в душе под горячей водой, он думает, что он - это он, но я-то знаю, что он - это я. Я замёрзла и мне хочется быстро под воду, а он уже там, под водой, и поэтому он - это я. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, напеваю я негромко, изо всех сил намыливая мочалкой подмышки. Я стою под горячим душем и млею, потому что я недавно проснулся, а нет ничего лучше, когда ты недавно проснулся, чем горячий душ. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, пою я под душем, намыливая мочалкой коленки. Вообще-то у меня нет слуха, у моей девушки есть, а у меня - нет, я почти глухой в музыкальном смысле слова, я тетерев, я глухарь, и пою я только в ванной и только самому себе. Но самому себе можно, никто же не слышит. Если бы кто-то слышал, подумал бы, наверное, что у меня прекрасное настроение. Хотя настроение у меня как раз не очень. Настроение у меня как раз не очень, потому что вчера я ходил в кино с потрясающей женщиной. Потрясающей, убийственной, самой великолепной из всех. Сегодня с утра женщина позвонила и сказала, что больше не будет со мной встречаться. На вопрос, а почему, собственно, она ответила, хихикнув противно, что муж против. Здравствуйте пожалуйста. Муж против. А я и не знал, что у нас есть муж. Но муж у нас есть, поэтому больше мы встречаться не будем. А мне это ну совсем не подходит, потому что когда мы были вчера в кино, нас видела одна идиотка, подруга моей девушки, и, конечно, всё ей давно рассказала. Я уже вчера понял, что теперь она всё ей расскажет, и подумал «ай, плевать!», потому что со мной была самая великолепная женщина в мире, и мне было не до моей девушки. Но с утра моя самая великолепная женщина в мире позвонила и сказала, что больше не будет со мной встречаться, а моя девушка наверняка всё узнала и скоро притащится устраивать мне скандал, хотя видит Бог, я ненавижу скандалы. Я ненавижу скандалы, поэтому я стою и стою под душем и никуда не иду, и никому не звоню, и понятия не имею о том, что в одном из моих кресел тем временем уже давно сижу я, моя девушка, сижу, кипя от злости, и думая, что же я мне, негодяю, сделаю, когда я, паразит, выйду из душа, и застану в своём доме меня, снявшую красную куртку и кипящую всю от злости. Я ненавижу скандалы, поэтому я напеваю себе под нос, напеваю и мылюсь, и думаю всё-таки не о девушке из красной куртки, а о самой прекрасной женщине в мире, которая сидит сейчас, тихая, в своём доме, красит ногти изумрудно-зелёным лаком и никаких забот, безусловно, не знает, потому что она – это, конечно же, я. Я устал и мне нудно стоять под душем и ждать скандала, куда интересней сидеть себе дома и красить ногти изумрудно-зелёным лаком, куда, куда интересней, потому-то она – это я. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, напеваю я, покрывая ногти изумрудно-зелёным лаком, мне легко и спокойно сидеть себе дома, слегка напевая. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, думаю я про себя, покрывая ногти зелёным лаком, что за странная шутка – зелёным лаком, говорит мне муж, ничего, конечно же, не понимая. У меня вчера был забавнейший, изумительный адюльтер, хотя ни до чего, конечно же не дошло, мы просто ходили в кино. В кино мы ходили со мной, ну а с кем же еще, и я безумно понравилась мне, потому что как раз такой человек, как я, мне и нужен. И плевать, что у меня давно есть девушка – я, плевать абсолютно, потому что разве можно сравнить меня со мной, я ведь в тысячу раз прекрасней, и я это понимаю, гляжу на меня и понимаю, что я в тысячу раз прекрасней меня, даром что муж. У меня есть муж, да. Отчего же не быть. У меня есть муж, безусловно. И ему хорошо и спокойно со мной, потому что я ни за что на свете ему не изменю, невозможно. Я могу десять раз походить по кино с кем угодно, пусть даже со мной, я могу осознать, что со мной мне гораздо лучше, чем с кем бы то ни было кроме меня, я могу погулять, а могу и поговорить, но в конечном итоге всегда возвращаюсь домой. Домой, где у старого кресла отломана старая ножка и подложена старая книжка, я сажусь в это кресло и жду, когда же вернётся мой муж. Он вернётся, вернётся скоро, его нет дома, но он скоро вернётся, у него дела, и я даже знаю, какие, потому что мой муж – это, конечно же, я. Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри, напевает мой муж, возвращаясь домой в не очень полном автобусе, который вот ровно сейчас проезжает по шумной зелёной улице, где по-зимнему сильный ветер треплет лохматые нежные кроны, я хочу, чтоб меня звали Джон и Мери, мурлычу я из окна автобуса сам себе под нос, и еду, еду. Я еду к самой прекрасной женщине в мире – ко мне, и мне нет дела, что из-за меня только вот-вот поссоримся мы со мной, и, может быть, разойдёмся. Я точно знаю, что ни до чего мне нет дела, ни до чего, ведь меня жду я в теплом кресле, жадная, улыбаясь, жду, чтобы кинуться мне на шею, ведь никто на свете не поймет меня лучше меня. Не поймёт, не поймёт, и тем временем тормозит автобус и я выхожу, моя остановка, приехал. Я выхожу из автобуса и внезапно натыкаюсь на девушку в красной куртке. Но это не я! Это простая невысокая живая девушка, она смотрит на меня в упор и, кажется, хочет пройти. Она красива! Я точно вижу, что она красива. «Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мери!», командую я про себя, и пытаюсь внушить этой женщине, что она – это я. Потому что если она – это я, то я вот сейчас же пойду и познакомлюсь с этим приятным мужчиной, который так кстати подвернулся мне на автобусной остановке. Это я, я стою напротив меня, чуть качаясь на каблуках, это я сейчас ему улыбнусь, это я сейчас подойду и Девушка отворачивается и уходит. Куда, почему она так уходит? Ведь она – это я! Я хочу, чтоб меня звали Джон и Мэри! Вернись! Но она уходит. Она уходит, не обернувшись, и я абсолютно не знаю, что делать. Она красива. Она в красной куртке. Она красивее всех остальных, вместе взятых. Она уходит. Почему почему почему Я задыхаюсь от резкого ветра, надо мной летают длинные волосы мучимых вихрем деревьев, я срываюсь с места и бегу, бегу. Почему почему почему Автобус едет дальше, а передо мной всё маячит спина невысокой девушки в красной куртке, маячит, не приближаясь. Я срываюсь с места и бегу. Я хочу с ней познакомиться, очень. Я очень хочу с ней познакомиться, потому что она – это я. Но она уходит. Я срываюсь с места и бегу к ней, бегу, бегу. Я срываюсь с места и Я срываюсь с места Я срываю с мес Я. current mood: продолжаю экспериментировать

 

 

Мальчику нравится, когда женщины странные, он тогда не знает, что с ними делать, и это ему тоже почему-то нравится. У Мейталь такая спина, узкая и как будто она на ходу немножко танцует, по этой спине мальчику всё время хочется провести ладонью. Он еще ни разу не проводил. И жене русского Эрика ему тоже хочется провести ладонью, но не по спине, а по груди. Этот русский Эрик высокий, поэтому у него красивая жена. Мальчик тоже будет высокий, и у него тоже будет красивая жена. Папа сказал - зачем тебе машина, ты всё равно в армию уходишь, для чего она будет стоять? Возьми лучше деньги, они тебе до армии как раз пригодятся, и армии тоже. И мальчик согласился, и они дали объявление в газету, сначала никто не откликался, но потом откликнулся этот русский. Мальчик думал, это будет долго - продать машину, а это оказалось быстро, русский с женой приехали, они всего только день поговорили, и уже увезли машину. Вела её почему-то женщина, странный этот русский, почему у него женщина вела машину? Папа никогда не давал своим женщинам садиться за руль своей машины, и мальчик тоже не давал, хотя Мейталь и просила один раз. Он любил свою машину, хотя очень боялся садиться за руль. Каждый раз садился и каждый раз боялся. Он думал - вот, у него будут деньги, и он поедет с Мейталь куда-нибудь гулять. Много денег. Четыре тысячи. Может быть, даже пять.

А потом эта русская увела машину, и высокий Эрик уехал вместе с ней, и мальчик с папой пошли домой, поужинали, потом сидели и телевизор смотрели, и мальчик сказал "ну, я поехал за пиццей", а папа спросил - а на чем ты поедешь за пиццей, и мальчик понял, что за пиццей ехать не на чем, потому что машины у него больше нет. У папы есть, но на папиной машине ехать нельзя, там нет на мальчика страховки, и папа не хочет оформлять. И, значит, мальчик уже не сможет повезти Мейталь гулять, потому что без машины она с ним не пойдет, потому что она пойдет с Одедом. И надо ехать в Тель-Авив на поезде, встречаться там с этой русской, заниматься с ней какими-то бумажками, потом ехать обратно, а вечером можно пойти гулять, и даже будут деньги, но не на чем довезти Мейталь до ресторана, да и сколько раз можно на четыре с половиной тысячи сводить Мейталь в ресторан? Не на всю же его армию хватит, армия - это три года. Мальчик попробовал подсчитать, хватит ли у него денег, чтобы водить в ресторан Мейталь на четыре с половиной тысячи все три года, но у него не получилось, и он плюнул и пошел спать. А спать не смог, не заснул, всё вертелся и думал, что вот если бы ему, например, захотелось ночью томатного сока, то никакого сока не получилось бы, потому что за ним не на чем съездить. Мальчик крутился в постели, и ему всю ночь страшно хотелось томатного сока.

Ехать в поезде было довольно интересно, но мальчик очень боялся, что приедет в Таль-Авив раньше времени и будет стоять там посреди улицы, не зная, что делать. Поэтому он выехал из Хайфы только тогда, когда эта русская позвонила ему и сказала, что она уже стоит в Тель-Авиве на том месте, где они договорились встретиться. Так он был хотя бы уверен, что ему не придётся торчать на улице одному.

И он приехал, они быстро-быстро всё оформили, а в Тель-Авиве столько всего интересного и много красивых машин, у всех там машины, и у этой русской уже тоже есть машина, а у мальчика нет, была, а теперь нет, они всё оформили, и неплохо поговорили, с русской, оказывается, можно говорить, она ничего себе так, не хуже даже Мейталь, но теперь Мейталь уже не будет с ним гулять, и эта русская тоже не будет с ним гулять, потому что у неё есть высокий русский муж, а у мальчика была машина, но теперь её нет. Можно было бы сорить деньгами, но как без машины будешь сорить деньгами, да и с кем, если Мейталь нет, да и надолго ли хватит этих денег? Армия - это три года. Если бы была машина, можно было бы ездить из армии к Мейталь. А теперь нельзя. И за томатным соком ночью нельзя. Эй, а попрощаться, крикнула ему эта русская, и он попрощался с ней, нормально попрощался, как мужчина, сказал "езжай осторожно", это папа всегда всем говорит, и руку пожал, пусть видит, что он умеет делать дела. Он, мужчина, без труда продал машину красивой женщине, попрощался с ней и уехал, не оглянувшись. Может быть, теперь она будет его вспоминать. А он уедет от неё навсегда. Уедет на поезде, потому что машины у него больше нет. Нет. Нет.

Мальчик втиснулся в светлый людный вагон, пошел по нему в глубину, отыскивая свободное место, и заплакал на ходу, по-щенячьи уткнувшись носом в сбившийся полосатый шарф.

 

 

 

 

 

Нас, фантастов, отличает от писателей других жанров даже то, как зарождается идея будущего романа или повести. Часто приходится слышать признания, что толчком к созданию произведения писателю послужил какой-то образ, какие-то жизненные ситуации, даже просто возникшая вдруг деталь. И наверное, это так и есть.

Нам, фантастам, в этом смысле гораздо труднее. Наш "реальный предмет" мы можем увидеть лишь в воображении. Ибо всегда это будущее, иногда безмерно удаленное от сегодняшнего дня. Поэтому для нас толчком к созданию того или другого произведения всегда служит долгое и пристальное размышление над основными тенденциями развития различных общественных структур в мире.

 

 

 

 

 

Обязательно составляю план. Без предварительной большой работы над планом мной не написан ни один роман.

Но и к составлению плана я подхожу постепенно. Ибо сразу трудно охватить, предусмотреть все возможные линии, сюжетные повороты, фабульные ходы. Сначала на листе бумаги я записываю очень краткий конспект, основную идею будущего романа. О романе "Час Быка" эта запись выглядела так: "Люди будущего нашей Земли, выращенные в период многовекового существования высшей, коммунистической формы общества, и контраст между ними и такими же землянами, но сформировавшимися в угнетении и тирании олигархического строя иной планеты".

Затем я завожу специальную тетрадь с пометкой "Ч. Б." — "Час Быка", ибо одновременно работаю и над другими произведениями, имею тетради с другими пометками. Теперь наступают дни раздумий. Процесс перехода от первоначальной, что ли, заявки к более оформленному замыслу долог и незаметен. В тетрадь с пометкой "Ч. Б." заносятся какие-то мысли, факты, заметки, возможные сюжетные ходы, отдельные фразы, детали, имена, названия, предметы — словом, все, что может сгодиться.

Постепенно тетрадь пухнет от записей. Я их перечитываю и могу уже как бы возвести определенные столбы, опору будущего сюжета. Затем я пишу второй конспект, который гораздо шире первого. Это сюжетный конспект. К нему добавляются наметки будущей фабулы, отдельные картины, целые абзацы, наметки характеров героев и т. д.

Из сопоставления первого и второго конспектов можно строить план. Но и это еще не тот рабочий план, которым я буду руководствоваться в дальнейшем. Это только план поэтапного развития идей в произведении. Я считаю, что для романиста такой план особенно важен. Здесь представляется возможность хорошо обдумать ступени той "лестницы", по которой писатель собирается повести своих героев.

И надо, чтобы все ступени были прочны, ни одна из них не шаталась, не было бы провалов. Прослеживая развитие идей, я как бы цементирую основу будущего романа, фундамент, на котором будет построено здание.

И только после этого я вновь возвращаюсь ко всем моим записям, касающимся "Ч. Б.", и на основе всего накопленного составляю развернутый рабочий план.

Однако это все же голый скелет. Здесь нет еще ни кусочка плоти. Впереди непочатый край работы, все самое трудное впереди.

 

 

 

ВОПРОС. В новом романе особенно интересен образ Фай Родис. Наверное, не случайно начальником столь ответственной экспедиции вы избрали именно женщину?

ОТВЕТ. Да, не случайно. Ведь задание у экспедиции весьма деликатное. И мне казалось, что для его успешного выполнения более всего подошла бы именно женщина. По природе своей женщина более тонка, участлива, мягка, она ближе стоит к природе, нежели мужчина.

Нельзя было сбрасывать со счетов и эмоциональность женщины, ее обаяние, красоту. И этим она, конечно, сильнее мужчины. Я хотел показать, как эта сторона- женственность — более всего подействовала при непосредственных контактах с людьми другого мира. Кроме того, женщина по природе своей более жалостлива. И это тоже я учитывал, когда создавал образ Фай Родис.

ВОПРОС. Вы более других фантастов касаетесь эротических проблем будущего. Почему вы это делаете?

ОТВЕТ. Разумеется, не из прихоти. Я это делаю вполне сознательно, обдуманно, преднамеренно, потому что придаю эротическим проблемам будущего очень важное значение. У меня в этой области особая система взглядов. К проблемам взаимоотношения полов, к эротике будущего я отношусь вполне серьезно

 

ВОПРОС. Правильно ли будет сказать, что ваши произведения рождаются где-то на стыке поэзии и науки?

ОТВЕТ. Не совсем правильно. В науке есть своя поэзия. А в поэзии — своя наука. И граница тут, мне кажется, довольно зыбкая. Если взять мои ранние произведения, рассказы, то в них главное, основное, быть может, единственное - это наука. Рассказы о научных открытиях, гипотезах. А вот некоторые критики считают, что и там уже были поэтические страницы.

Шли годы, и я сам чувствовал, как в моем писательском опыте все большее место завоевывала эмоциональность, отражение чувств. Теперь меня больше всего волнует эмоциональная сущность и человека и окружающего мира. Но ведь это неотделимо от науки, от психологии. Без их знания не понять и человека.

Если же возникает вопрос, что для меня главнее: человек или наука, чему я отдаю предпочтение, живому человеку далекого будущего или самому умному роботу, - то, конечно, безоговорочно — человеку. Ничто не важно для меня, кроме человека.

 

ВОПРОС. Считаете ли вы, что язык научной фантастики отличается от языка произведений других жанров литературы?

ОТВЕТ. Да, считаю. И отличие тут довольно большое. Я бы разделил язык, которым мы пользуемся, на три основные группы: язык обиходный, язык профессиональный, язык эмоциональный. Вот из этого и складывается современный литературный язык, которым пишут большинство писателей.

Но язык моих романов, я это знаю, отличается от общепризнанного литературного. Чтобы это было понятнее, я попробую, привести примеры. У арабов существует более ста названий для меча, пятьдесят имен для льва. Значит, в этом была какая-то необходимость — иметь такие оттенки. У нас слово, обозначающее поцелуй, — одно. У древних греков было восемь слов, обозначающих поцелуй.

То, что, скажем, Чехов мог обозначить одним словом, я могу лишь выразить целой фразой или абзацем, а то и несколькими абзацами. Иначе читатель просто не поймет, о чем я ему сообщаю. Ведь я пишу о времени столь отдаленном, о людях, событиях, машинах, столь непохожих на сегодняшние. И это все требует особого языка, который я так бы и назвал: язык научной фантастики.

ВОПРОС. Если это так, скажите подробнее о языке научной фантастики.

ОТВЕТ. Некоторые произведения научной фантастики страдают бедностью языка. И авторов таких произведений правильно критикуют. Все, о чем я говорил чуть выше, нельзя понимать как отрицание общих требований к языку писателей-фантастов. Я говорю не о бедности языка, а о его богатстве. Я считаю, что язык писателя-фантаста должен быть гораздо богаче среднего общелитературного.

Чехов мог в одной фразе объяснить, как сидит человек в телеге, держит вожжи, кричит на лошадь. Но попробуйте объясните в одной фразе, как сидит астронавигатор у пульта звездолета, управляет сложнейшими механизмами, чтобы читатель все понял, все увидел. Это сделать невозможно. В этом я и вижу прежде всего специфику языка научной фантастики. Мы пишем длинно, мы более описательны, мы привлекаем гораздо больше специальных слов, терминов, профессионализмов, сравнений, деталей и т, д.

Наверное, поэтому у нас получаются такие толстые рукописи. Но от этого никуда не уйдешь.

А если взять описания Галактики? Они сложны. Надо все объяснять. Необходимость таких, иногда длинных объяснений составляет слабое место языка фантастов, неизбежно слабое. Это я знаю. Но наш язык только таким и может быть. Это не дефект. Я очень много работаю над словом, над поисками нужного, единственного. Так иногда устаю, словно кирпичи таскал.

Но это чувство знакомо каждому писателю. Я тут ничего нового не открыл.

ВОПРОС. Какими средствами вы достигаете реалистичности в изображении и людей и событий далекого будущего?

ОТВЕТ. Знаю, как это трудно — увидеть, вообразить картины далекого будущего. Иным это кажется даже невозможным. Но я вижу и своих героев и все картины до мелочей вполне рельефно, как нечто реальное, существующее.

Такая способность у меня есть, наверное, потому, что в душе я художник-живописец. А без этого, без зрительной памяти, писать правдиво в нашем жанре просто невозможно.

Теперь я полагаю, что такая способность у меня вырабатывалась постепенно, в течение многих лет. В путешествиях, которых в моей жизни было очень много, я привыкал грезить наяву. Это случалось, когда долгие дни идешь, например, по пустыне Гоби. И вот возникают перед глазами не то что миражи, а картины, написанные игрой твоего воображения, картины необычные, странные, но вполне реальные.

Я стер некоторые "белые пятна" на карте Сибири. Тогда не было вертолетов, не было таких совершенных средств связи, какие есть сейчас. Я попадал в обстановку полной оторванности от всего мира. И вот тут мое воображение поражали картины полуфантастические, хотя они возникали на почве реального, увиденного.

Я очень сильно развил зрительную память. Иные пейзажи, увиденные давным-давно, легко возникают в моем воображении как первозданные. И вот, когда я разведывал многие глухие уголки Сибири, куда до меня и нога человека не ступала, мне приходилось запоминать иные картины, пейзажи, а затем по возможности точно все это описывать в дневнике, в отчетах экспедиций.

Привыкал я и к долгому, скрупулезному обдумыванию увиденного. Иногда приходилось восстанавливать в памяти картины по нескольку раз. Сопоставлять, как бы накладывать их одна на другую. Так я и натренировал свою зрительную память, способность в нужное время воссоздать необходимую мне картину зрительно.

В своей писательской практике я иду не от слова, а от зрительного образа. Я должен сначала увидеть героя, его движение, жест или какую-то картину, деталь звездолета или пейзаж незнакомой планеты, а потом уже пробую все записать. Как видите, тот же процесс, что применял я в своей научно-геологической практике горного инженера. Но теперь картины я вижу, создаваемые моим воображением, и записываю их, пользуясь всеми средствами художественной прозы.

При этом я не сторонний наблюдатель. Я активный свидетель всего того, что вижу. Это и помогает мне реалистично, правдиво изображать и людей и события далекого будущего, каким, конечно, я его представляю.

Если б у меня не было богатого опыта путешественника и исследователя, мне пришлось бы очень трудно

 

 

 

Я тоньше любых оскорблений. Когда за окном поезда мелькает заснеженный домик с желтыми окнами - трогает. Когда на экране разворачивается совершенная сцена - глубоко. Когда парень рассказывает о любимой девушке и его воспоминания прошиты янтарными нитками - больно. Все остальное сразу за борт и скользить по поверхности, без тормозов, но считая на ходу риски.

 

 

Эксцессы: втянули в скандал на третьем этаже тц «Аркадия», у охранников которого наглаженная форма цвета крем-карамель. Из лучших побуждений раздели на станции метро «Театральная». Подарили блядь трэш-найт.
Почему я должна во всем этом участвовать?! Ну почему я должна столько лишнего видеть.
В девять утра Дворкин забрал меня с Рижской, так что день прошел хорошо, чинно. Мне нравится, как живут Дворкин с Аленой, у них «очень разумный уклад»…
Потом снова канитель, в итоге уезжала я с выражением лица Ди Каприо: переживания настоящие, бровки вместе, губки сжаты, керосин на отметке ноль, но масштаб хоть ты убейся – не тот.
Я, как евро или алюминиевая акция – курс скачет, ценность для мира каждый день меняется. А нужно быть сапфиром, единственным, прозрачным, чтобы и через двести лет удивлять.
Мать твою!

 

 

 

Не сплю. Не готовлюсь к экзамену, хотя инвестиции еще не разрезаны. Думаю о судьбе русского народа.
Шутки в сторону, мне интересно – можно ли управлять такой страной? Огромная неповоротливая туша, покрытая непролазной шерстью, может ли она воспринимать уколы, можно ли ее выдрессировать и заставить плясать под дудку. У кого из руководителей это получилось? Петр? Екатерина? Сталин?
Я уверена, высокий процент населения безразличен к тому, как функционирует аппарат управления. Высокому проценту похуй. Как там пенсии, что с ндс, сколько дней отдыхаем на новый год, кто президент. Остальное высокому проценту поколено. Не нужно лезть внутрь механизмов. Палец, попавший в вентилятор, плохо кончил.
В тоже время те, кто вгрызается в яблоко, давятся кровью и не до конца переваренной совестью ради власти и только ради нее. Я уверена, что рулевые ебали в рот электорат вместе с его нуждами и чаяниями.

«Нет настроения, нет подготовки, нет обстановки не вижу морковки.» Не вижу перспективы гармоничного соития тех кто наверху и тех кто внизу. Вероятно, слишком упрощаю. Ведь российская история затягивает.
Мне было 16, когда оказалась на экскурсии в Юсуповском дворце, потом все время что-то мешало. А так тянет еще раз. Может ради комнаты для конфиденциальных переговоров, сконструированной так, чтобы шепот был слышен в коридорах. Может еще по каким-то неформулируемым причинам.
Странные мысли продролжают атаковать – хочу проехать от Сахары до Владивостока, через города, городки и деревни. Посмотреть что происходит. Весна уже распланирована, а вот летом…

 

 

 

 

 

 

 

Вендерс прежде всего знает толк и вкус в неспешном и тщательном рассматривании мира. Стилистическую жанровую суверенность его кино придает "динамическая камера" -- постоянно перемещающаяся по определенной траектории. Вендерс использует особый тип движения, визуальным девизом которого можно увидеть знаменитый "Танец" Матисса. То же самое безостановочное движение по кругу. По кругу -- потому что в этом движении не случается никакого сюжетного события. Интрига разворачивается в визуальном, а не в вербальном. Искусство визуальной интриги Вендерса -- в умении расположить предметы, людей и другие вещи мира в кадре так, чтобы событием стал их узор на пленке бытия, игра их соответствий и одиночеств. Это соположение вещей и "героев" кино Вендерса мы называем "соматизацией героя", который выступает рядоположенным рассматриваемым вещам, предметности. Эта разнозначность ландшафта и героя подчеркивается необычным рассогласованием персонажа и его речи, которые оказываются связанными в кадре "случайно", ситуативно, превращая кадр в арабеску видимых вещей, людей, речей. Вне всяких ожиданий спонтанно случающаяся речь выступает "проявителем" переплетения тел.

Возвращаясь к Матиссу, моно сказать что и Матисс, и Вендерс ведут схожую игру в вертикальном и горизонтальном измерениях мира. Матисс объединяет рафинированный графизм (мелодию, линию) своих полотен с "аккордами" насыщенных цветовых решений, придавая стремительной линии глубину цвета. Вендерса линейное движение камеры ведет от грозди к грозди "впервые" увиденных узоров вещей мира, виртуозных визуальных мизансцен, в которых прерыв речевого интенционирования кадра дает возможность видеть человека как тело среди других тел. Эта возможность связана для зрителя с дезорганизацией прежней способности видеть; ее симптоматика -- это нарастающая избыточность пространства в кадре, перенасыщенность кадра визуальным веществом.

 

 

 

 

Снимал он набережную Дуная. По набережной ходили люди, но когда я удивилась - они же мешают! - на меня посмотрели со снисходительной улыбкой. Съёмке с такой выдержкой люди НЕ мешают. Они не успевают запечатлеться, они слишком быстро мелькают на фоне камня. Что есть сие, как не модель нашей жизни? Ничего.

 

 

 

это же так прекрасно, когда тебя ненавидят - появляется горьковатый привкус жизни и чуть подернутый дымкой интерес к ней)

 

 

 

 

 

 

 В лице фотографа должен быть объединён и синтезирован человек техники и эстетики, человек, любящий точность, чёткость, и человек, подхватываемый порывом вдохновения, человек чувства и созерцания, умеющий видеть образность и гармонию, фотохудожник выступает в роли летописца эпохи, что возлагает на него особую ответственность. Перед ним раскрывается неосвоенное поле, в котором нужно прокладывать пути и тропинки, намечать участки, разграниченные различными функциональными возможностями фотографии. Эстетика не даёт художнику рецепта и не обеспечивает гарантированный успех. Она лишь даёт ориентиры поиска, результат которого, в конечном счёте, зависит от таланта и труда автора.

 

 

 

Интеллигенция у нас счастлива тем, что ее просто не трогают. Они счастливы убогим радостям -- съездить в Париж, почитать лекции в Америке, перехватить грантик в Соросе, получить подачку от Гусинского, почитать Деррида на русском языке. У мыслящего класса в Росси нет никаких социальных амбиций: он такой же банкрот, как и наше государство. Это интеллектуальный дефолт. Имея за плечами столь колоссальный опыт, такую историческую катастрофу, да здесь только поворачивайся, сколько надо сказать, и сделать, и написать. Написана ли за эти годы хоть одна книга с большой буквы, раздалось ли хоть одно высказывание? Только споры, кто лучше переводит Ролана Барта! Здесь не возникло фигуры социально реактивного и критически мыслящего интеллектуала... Интеллектуальных же типажей здесь два -- аутист и тусовщик. Один погружен в чистую дискурсию, а другой просто бегает и перехватывает -- там грант, здесь коктейль, тут знакомство с американским профессором и прочее... Интеллигенция ничего не говорит. И ее никто и не спрашивает".
Виктор Мизиано, Логос

 

 

Из чего сделаны девочки?  

Варианты:

 

по разному... но в большинстве своем из радости и... проблем :)

секса и пушистости =)))

из вагины и куска бесполезной плоти

woman is a life-support system for a cunt.

из капризов

Sugar, spice -- and everything nice ©

но в целом это странная смесь хаоса и порядка.

 

 

Вагнер любил роскошную жизнь и поэтому признавал только дарение, в противном случае все становилось хлопотнее. Как-то Лист, который всегда снабжал его деньгами, посоветовал ему принять американское предложение. Вагнер ответил: "Боже милостивый, да те суммы, которые я мог бы "заработать" в Америке, их люди должны дарить мне, не требуя взамен решительно ничего, кроме того, что я и так делаю, потому что это и есть самое лучшее, на что я способен. Помимо того, я создан не для того, чтобы "зарабатывать" 60 000 франков, а скорее для того, чтобы проматывать их. "Заработать" я и вообще не могу: "зарабатывать" не мое дело, а дело моих почитателей давать мне столько, сколько нужно, чтобы в хорошем настроении я создавал нечто дельное". Ему пришлось трижды спасаться от долговой тюрьмы. Он разрывал отношения со всеми, кому был должен и платил презрением всем, кто бескорыстно помогал ему.

 

 

 

 

Эрленд Лу «Наивно. Супер»

Пожалуй, действительно наивно и действительно супер. Знакомьтесь: Эрленд Лу – норвежский писатель и критик, а «Наивно. Супер» - его второй роман, который сделал его знаменитым. Книга была выпущена в 1996 году. За четыре года ее перевели на дюжину языков, и она обошла практически весь цивилизованный мир. Я лично впервые услышала о ней от подруги, которая учится в Русско-норвежской школе и проходит эту книгу на норвежском языке. Но норвежского я не знаю, поэтому пришлось купить на русском. На самом деле неожиданно оригинальное произведение. Книга написана от лица тридцатилетнего героя, который переживает кризис среднего возраста. По этому поводу он начинает воспринимать весь мир по-другому и описывает совершенно обыденные вещи так, как они видятся ему теперь. Возникает впечатление, что книгу написал большой ребенок, настолько наивен, трогателен и прост его взгляд на жизнь. И в то же время понимаешь, что между строк автор на самом-то деле пишет о самых серьезных вещах, но так, чтобы было понятно всем. Советую прочитать тем, кто пытается сделать свою жизнь сложнее, чтобы понять, насколько прост мир, в котором мы все живем. И тогда все будет наивно и супер :)

 

 

 

 

 

 

талантливый человек талантлив в одном – в умении увидеть что-то и донести увиденное до сознания зрителя и взволновать его, заставить задуматься. И неважно, будет ли это сделано в форме гравюры, или стиха, фотографии, или деликатеса, написанной маслом картины, или оперной арии. Волею судьбы художник выбирает тот, или иной способ общения со зрителем, но нередко этих способов несколько, вопрос лишь в желании приобрести соответствующие технические навыки. Естественно, способности которыми человек наделен от рождения, играют большую роль, но главный признак таланта – это не абсолютный слух, не умение рифмовать слова и не чувство композиции, а способность увидеть прекрасное и желание поделиться им.

 

Художник – это не профессия, не род занятий, а состояние души. Художник – это человек, который воспринимает мир острее окружающих и, при этом, испытывает страстное желание поделиться своим восприятием действительности, или, скорее, её интерпретацией. При этом, для художника совершенно неважно, в какой форме, или каким методом происходит взаимодействие художника с реальностью, для него важна эмоциональная реакция дегустатора, или слушателя, или читателя, или... Ну, в целях простоты изложения, назовем его просто зрителем.

 

 

 

 

Фотографируя, старайтесь не ограничиваться местами под табличкой «Место для фотографирования», а исследуйте дикие и заброшенные места. Если Вы идете по лесу, не забывайте, что самое интересное может быть в десяти шагах от тропинки. Не бойтесь подходить к людям и просить их «попозировать». Просто, заставляя себя немного рисковать, Вы скоро обнаружите, что Ваши фотографии становятся всё интереснее.

 

Не сади дерево,
не строй дом,
не расти сына,
если ты не понял смысла жизни,
свободного парения своей внутренней птицы,
обречённой навечно скрываться в дремучем лесу,
среди диковинных избушек
и одичавших
с ы н о в е й...

Крылья тянутся к Палящему Солнцу
Голой Медью,
да поклоняются Сады Ветру
Слепою Ветвью.
И под Ногами Пузырями Победы
да Пораженья,
да Оголенные до Смерти Нервы
без Сожаленья.
Но рано или поздно,
все Здесь обрывается...
 
 Извечной Жертвой
 ради продолженья Смерти.
 Да Млечной Бездной
 ради Вдохновения будущей Смены
 с Песней Звонкой,
 усыпляющей на Самом Деле
 Ложной Верой,
 чтобы хоть в Пути нам было веселее
 да занятнее...
 Чтобы было веселее
 да занятнее.

Эх, Во Саду ли в Огороде ли Розы
как Прогнозы Мира.
А Рукам-Городам не дает все Покоя
Блуда скверная Причина.
То - Стекла, чтобы хуже Видеть,
то - Стены, чтобы лучше Слышать,
то - Двери, чтобы так и Прыгать
Вперед да Назад...
И во мне собираются Все Грозы,
 
 Все Слезы Мира.
 Во мне распускаются Все
 Розы Мира.
 Во мне собираются Все
 Грозы Мира.
 Во мне спасаются Все
 Слезы Мира.
 И во мне распускаются, Все-все Розы Мира!
 Все Розы Мира!

А боги тянутся к Живому Сердцу
Столетней Сетью.
Да разлетаются Души по Ветру
Безмолвной Вестью.
Но ведь Там, где кончаемся Мы,
Мир задыхается
Вечной Жизнью.
Мир ЗАДЫХАЕТСЯ!
Но рано или поздно Радуга Два Мира свяжет...
 
 Извечной Целью
 Окровавленного Света,
 да с вечной Песнью
 без Вопроса, без Ответа.
 С этой Крайнею Мерою
 ради Истинного Бога,
 в Путь с Чистой Совестью,
 оживая в Отчем Доме!
 Оживая в Отчем Доме!

И в тебе собираются Все Грозы...
 
 Все Слезы Мира.
 Да в тебе Распускаются Все
 Розы Мира.
 В тебе Спасаются все пусть
 Слезы Мира.
 Да в тебе Собираются пусть Все Грозы-Розы-Слезы Мира.
 ВСЕ РОЗЫ-ГРОЗЫ-СЛЕЗЫ МИРА!

 

 

РАНИШНИЕ           ПОТОМАШНИЕ